Александр Кутепов - Каменный пояс, 1978

Как на праздник,

И даже ромбик нацепил.

Ведь здесь не раз,

Ломая фрезы,

Я закипал в разладах чувств,

Науку стали и железа

Заучивая наизусть.

Средь ветеранов,

В слишком частых спорах их

Нередко слышать доводилось мне,

Что никогда не нюхавшие пороху

Мальчишки

Нынче пишут о войне.

А что из этого?

И разве это плохо:

Не зная свиста пуль над головой,

Они вступают в новую эпоху,

Себя сверяя с той,

С пороховой.

Сломали деревушку, увезли.

Один лишь дом стоит не потревожен:

Окошки на три пальца от земли,

Худая крыша на седло похожа.

Пустынный двор давно зарос травой.

Все ж на крыльце,

плечом припав к перилам,

Сидит в пимах кудлатый, домовой

И предается мыслям тихокрылым.

Во двор бурьян глядит через плетень…

Записано, знать, у природы в планах,

Чтоб на места снесенных деревень

Свершалося нашествие бурьянов.

По нраву, что ль, пришлося домовым

Ютиться в этом глушняке зеленом?

Негаданно предстала перед ним

Старуха с «алюминевым» бидоном.

Бидон подъемлет дряхлая рука…

А что теряться, коли выпал случай?

Проглянувшие капли молока

Исчезли сразу в бороде дремучей.

— А я, дедок, пришла ведь за тобой,

Давай сбирайся, горемыка сирый.

Помешкав, отвечает домовой:

— Ульяна, ты меня не агитируй.

Обременять колхоз иль сельсовет

И без меня людей на свете много.

Я здесь живу почти что сотню лет,

Отсюда мне лишь к праотцам дорога.

Какой же прок упрямца убеждать,

Когда над ним уже не властно слово?

— Ну, завтра кто-нибудь придет опять

Как видно, людям жалко домового.

Послать бы межзвездный корабль к Солнцу, зачерпнуть из него пробу, доставить на Землю и отдать в лабораторию на химанализ. Вот тогда человек до конца разгадал бы загадку вечного светила и, кто знает, взял бы да и создал собственное — по образу и подобию. И зажигал бы по своему хотению.

Дерзкая мечта. Но разве не было великой дерзостью первобытного человека приручить огонь?

«Миллион лет назад обнаженный человек на пустынной северной тропе увидел, как в дерево ударила молния. Его племя бежало в ужасе, а он голыми руками схватил, обжигаясь, головню и, защищая ее телом от дождя, торжествующе ринулся к своей пещере, где, пронзительно рассмеявшись, швырнул головню в кучу сухих листьев и даровал соплеменникам лето. И люди, дрожа, подползли к огню, протянули к нему трепещущие руки… Так огонь стал достоянием людей».

Это отрывок из замечательного фантастического рассказа Рэя Бредбери «Золотые яблоки солнца». В нем известный фантаст славит человека, дерзнувшего подлететь к самому Солнцу и взять из него пробу. Тропинка, по которой бежал первобытный человек с горящей головней, вывела в космос. Таков путь освоения вселенской плазмы человечеством.

«Ближе… ближе… металлическая рука погрузила чашу в пылающую топку, в бестелесное тело, в бесплотную плоть Солнца. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и проложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля.

Командир закрыл люк.

— Готово!

Корабль сделал полный оборот и устремился прочь».

Когда Рэй Бредбери писал свой рассказ, первый в мире космонавт еще только готовился к полету. За полтора десятка лет реальность догнала фантастику. Человек дотянулся до Венеры и Марса. Да и до Солнца — рукой подать.

Но человек нетерпелив. Ему вынь да положь солнце на ладонь прямо сейчас. Почему бы не создать свое, рукотворное. И начал он творить земное светило, движимый вечной страстью к познанию. И сотворил, создал свое лабораторное Солнце в миниатюре. Для астрофизиков — ключ к изучению вселенского вещества — плазмы, из которой состоит мироздание.

Но человеку мало иметь подопытное солнце. Он хочет обучить его профессии. Как только удалось в лаборатории из электрической дуги и газа «вылепить» плазму (по-гречески «плазма» значит «вылепленный»), ученые сразу же определили постулат нового вещества — варить сталь.

Но от благих пожеланий до конечной цели — путь в тысячу и одну проблему. Ведь, как известно, гладко бывает только на листе ватмана, а в металлургии, образно говоря, надо танцевать от печки, в которой должны быть созданы все условия для жизни небесного вещества.

Пока это всего лишь мечты о могучей плазме, и холодные цифры научных расчетов, еще не превратились в жаркий сгусток солнечной энергии.

В тот день у Зубакина была смена как смена, сталеплавильный пролет жил своей обычной горячей жизнью. Полыхали топки печей, натужно-монотонно ревели дуги, сталевары вели привычный диалог с огнем.

Печь эта в ЭСПЦ-3 ЧМЗ отличается от других разве тем, что в ней плавят самые ответственные сплавы. Потому, видимо, и подобрались здесь сталевары особой рабочей марки: Герой Социалистического Труда Василий Николаевич Зубакин и кавалер орденов Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Евгений Иванович Воинов. Есть и без титулов, молодежь: Борис Редькин, Александр Федякин, но той же сталеварской школы.

О Василии Зубакине газеты пишут часто. Где освоение новых методов сталеварения, туда и направляют Зубакина.

И вот эта смена… В преддверии утра даже звуки в цехе какие-то сонные, кажется, жизнь в нем идет замедленно, не спеша. Ночная смена всегда труднее. Особенно с годами. «До пенсии — рукой подать, каких-то года два, а там…»

Зубакин даже не мог представить, что будет там… Что значит каждую ночь спать дома, никуда не спешить, ни о чем не думать. За свою жизнь треть ночей он провел у огня. Каким же оно будет вечное безмолвие, безлюдие в уютном мире коммунальной квартиры?

Зубакину порой самому непонятно, чем приворожила эта работа у жерла «действующего вулкана». Есть и другие профессии, спокойней и ничуть не хуже…

Сам себе признавался:

— Нет, Василий, не по тебе другие профессии. Уважаешь ты, к примеру, слесарное ремесло, да ведь не пошел бы в слесари. Нет. Ну а сыну что посоветуешь?

Вопрос оставался открытым. Начиналось боренье чувств. Так устроено родительское сердце — оно всегда хочет оградить детей от перенесенных им самим перегрузок.