Татьяна Бобровникова - Цицерон

Цицерон говорил, что последует примеру друга. Он решил «переселиться в Афины, забыть о Форуме и проводить жизнь в покое, целиком отдавшись философии» (Plut. Cic., 4). И вдруг из Рима пришли поразительные известия — Сулла отрекся от власти, Сулла умер, Республика восстановлена, путь на родину открыт… Академия с ее тенистыми аллеями, тихая созерцательная жизнь, риторика, философия — словом, все благие намерения были забыты. Рим поманил его, и Цицерон, забыв все на свете, устремился домой (около 78 года).

Рим принял Цицерона с распростертыми объятиями. Он сразу понял, что ни знать, ни народ не забыли его великодушной смелости. Перед ним открылись двери лучших домов столицы. Приглашение следовало за приглашением. Его любили, его ласкали. Герой наш полон был самых радужных надежд (Plut. Cic., 5). Рим был как сад после грозы. Все цвело и ожило для новой жизни.

Неудивительно, что молодой человек закружился в этом вихре. И вскоре он сделал весьма важный шаг. Он женился. Избранницей его стала Теренция. Она происходила из хорошей и обеспеченной семьи, так что могла считаться завидной невестой. С другой стороны, трудно себе представить существо, более далекое по духу от Цицерона. Он жил поэзией и философией. Она была женщиной практической, интересовалась только деньгами и хозяйством; ученые книги ее не занимали. Он был щедр, великодушен и абсолютно нерасчетлив. Она была скупа и прижимиста. Он был мягок и уступчив. Она тверда как скала. Он постоянно думал о божестве, о вечной жизни, о добре и зле, но, как многие интеллигенты, был довольно равнодушен к внешней обрядовой стороне религии. Она, напротив, с полным презрением относилась ко всем этим отвлеченным умствованиям, зато была очень набожна. Но то была набожность купца, о котором Островский сказал: «Он человек русский благочестивый, но по душе совершеннейший кокандец и киргиз-кайсак». Иными словами, соблюдает все посты, отстаивает все службы, отбивает земные поклоны, а потом спокойно надувает своих ближних.

Мы не знаем подробностей их романа. Однако я совершенно уверена, что тут была пылкая любовь, во всяком случае с его стороны. После двадцати лет супружества Цицерон писал ей такие нежные и страстные письма, которым могла бы позавидовать новобрачная на второй день медового месяца [17]. Из этих писем мы можем хотя бы приблизительно понять, какой она представлялась его влюбленному воображению. Ему казалось, что она такая хрупкая, такая болезненная и ради семьи так много взваливает на свои слабые плечи. А она отличалась завидным здоровьем и прожила 104 года. Ему казалось, что она такая женственная и нежная. А она была жестка, как пемза. Сами ее недостатки имели что-то пленительное в его глазах. Она не интересовалась ничем, кроме дома. Значит, она все отдает семье. Ее благочестие его умиляло: он видел в нем детски чистую душу. Однажды он заболел, но вскоре ему стало лучше. Он немедленно написал об этом жене: «Ночью меня вырвало чистой желчью [18]. Сразу мне так полегчало, словно меня исцелил какой-то бог. Помолись этому богу, набожно и с чистой душой, как ты обыкновенно делаешь» (Fam., XIV, 7).

Естественно, Теренция заправляла всем в доме. «Добротой и кротостью эта женщина не отличалась и вдобавок крепко держала мужа в руках», — говорит Плутарх (Plut. Cic., 29). В другом месте он замечает, что она была «не тихой и не робкой» и сам Цицерон признавался, что она постоянно вмешивается в его государственные заботы, зато категорически запрещает ему участвовать в управлении домом (Ibid., 20). Одного не могла она добиться от мужа. Ей более всего хотелось бы, чтобы он занялся бизнесом, и она предлагала ему весьма рискованные аферы и спекуляции. Увы! Это было совершенно не по его части.

И все-таки у Цицерона и у его жены было нечто общее. Теренция была совсем непохожа на многих своих современниц, очаровательных авантюристок, которые держали блестящие салоны, имели именитых любовников и смеялись над скучными обязанностями домашнего очага. Эта домовитая женщина жила семьей. А Цицерон прямо создан был для семейной жизни. Семья была для него всё.

Прошло около года со дня их свадьбы, и случилось самое главное, самое важное событие в жизни Цицерона. 5 августа у него родился первенец, дочка Туллия, Туллиола [19](около 77 года). Едва отец взглянул на это маленькое существо, как тут же безумно в него влюбился. Все остальные чувства, все привязанности разом отошли на задний план. В 70 году Цицерон вел одно дело и рассказывал народу о преступном преторе, который лишил законного наследства детей-сирот. Сначала он говорил об обиженном мальчике. Тон его был гневен, речь грозна и убедительна. Видно было, что он полностью владеет своими чувствами. Но вот он перешел ко второму обиженному. То была маленькая девочка. И Цицерона как подменили. Голос его задрожал, на глаза навернулись слезы. Казалось, он утратил власть над собой. «Подумайте! — восклицает оратор. — Он обидел девочку! Что может быть ужаснее, возмутительнее!» У меня тоже есть дочь, — продолжает он, — и я люблю ее больше всего на свете. Я уверен, что все слушатели разделяют мое возмущение. «Ведь по воле самой природы дочь — это все, что есть самого сладкого, самого дорогого нашему сердцу, самый достойный предмет нашей заботливости и любви» (Verr., II, I, 112). Замечательно, что Цицерону даже в голову не приходит, что кто-нибудь из зрителей может с ним не согласиться, что найдется среди них какой-нибудь чудак, который больше всего любит жену или сына. В это наш герой просто не может поверить.

Цицерон проводил с девочкой все свободное время, читал ей, рассказывал о своих любимых героях, декламировал свои речи и даже объяснял правовые казусы. Из-за этого происходили подчас забавные сценки, приводившие отца в восторг и умиление. Туллия видела, как отец каждый день садится писать Аттику. Этого Аттика она никогда не видала, но ярко представляла по рассказам отца. Часто она садилась рядом, заглядывала через его плечо и требовала, чтобы он передал от нее привет. В 67 году Цицерон пишет Аттику: «Туллиола, наше маленькое счастье, требует от тебя подарочка, а меня назначает поручителем» (Att., 1, 8, 7). Он был восхищен, что малышка так удачно применила юридический казус.

Шли годы. Дочь росла. Она превратилась в девушку, потом в молодую женщину. Но время не отдаляло ее от отца, что — увы! — так часто бывает в жизни. Наоборот. Казалось, что с каждым годом они становятся все ближе и ближе. Отец по-прежнему страстно любил ее. А она по-прежнему его обожала. Он казался ей самым умным, самым лучшим, самым необыкновенным человеком на свете. Цицерон говорил друзьям, что в беседах с ней забывает все заботы и страдания (Fam., IV, 6). Он уехал из Рима и сразу же ощутил грусть. Он объясняет брату ее причину: «Я тоскую по дочери, такой любящей, такой скромной, такой одаренной, с моими чертами лица, моей речью, моей душой» ( Q.fr I, 3, I). А в 49 году он писал жене: «Туллиола нам слаще самой жизни» (Fam., XIV, 7). В другой раз он отправляет письмо домой и спрашивает, как чувствует себя Теренция и «мое солнышко Туллия» (Fam., XIV, 3).