Михаил Одинцов - Преодоление

"Хорошо, когда один. Выпрыгнул, и все, а если людей в самолете много, а парашютов нет? Сомнение в показаниях приборов - конец. Но и тут нельзя быть очень доверчивым, надо работать по правилу: не верь одному прибору верь только группе приборов. Их коллектив не подведет".

Сохатый стал вспоминать известные ему случаи, связанные с появлением иллюзий, и остался недовольным их малочисленностью. С сожалением подумал: "Редко летчики докладывают о появлении иллюзий в полете. Не говорят... Скрывают свою беду от врачей и командиров. Иногда врут, что они никогда с $тим не встречаются. Ставят себя под удар, ходят по тонкой жердочке. И виноваты в такой скрытности прежде всего, видимо, командиры и врачи, которые, узнавая об иллюзиях, чаще всего снимают пилота с летной работы, вместо того, чтобы лечить и тренировать. Так проще..."

Иван Анисимович заставляет себя снова пережить ложь головы и тела, чтобы лучше запомнить охватившее его чувстве опасности, страшное напряжение борьбы с невидимым врагом, прячущимся в лабиринтах собственного "я".

Сохатый анализирует свое поведение, сопоставляет его с действиями экипажа. Он благодарно, проникаясь еще большим уважением, думает о штурманах и стрелках, которые, не имея на своих рабочих местах авиагоризонта - прибора, показывающего положение самолета в пространстве, во много раз чаще, нежели летчики, испытывают ложные ощущения, но никогда не поднимают паники, доверяя свою жизнь командирам. Остаются работоспособными, справляясь в этих условиях со своими сложными обязанностями.

Как нелегко, оказывается, управлять собой. И этому искусству надо учиться всю жизнь.

В морозный день

Сохатый не летел, а купался в яркости, дневного зимнего неба. С высоты в семь тысяч метров он видел: более чем на двести километров вокруг. Огромность открывавшегося взору простора создавала впечатление неподвижности. Ивану казалось, что его истребитель, летящий со скоростью девятьсот километров в час, жаворонком завис над белоснежной долиной.

Впереди, за силовым каркасом фонаря кабины, во всю ширь горизонта сверкали снежными вершинами горы. Параллельные гряды вздыбленной силами недр земли уходили вдаль и где-то за хребтом, растворялись в голубой прозрачности.

Иван любовался окружающим великолепием, словно находился не в самолете, а на смотровой площадке круговой; панорамы, раскрывающей посетителю чудеса зимней природы не сплошным полотном, а набором отдельных картин.

Распахнувшиеся дали настолько завладели Сохатым, что, несмотря на плотно подогнанную к лицу кислородную маску, ему почудился на вдохе запах свежего снега. На мгновение он. увидел себя идущим на лыжах среди таежной, сверкающей снегом тишины; ощутил, как зима насквозь пропитала его тело лесом, голубоватыми дымками. И от этого короткого видения суховатый на вдохе кислород, поступающий из легочного автомата, показался мягче.

Полет на истребителе в такую погоду для Сохатого - настоящий праздник. Правда, после полетов на бомбардировщике или транспортной машине ему всегда приходится заново "притираться" к тесноватой "миговской" кабине, перестраивать себя на "истребительский" лад; ведь теперь приходится работать в воздухе уже не экипажем, во всем рассчитывать только на себя.

Самолет приближается к свободному от рейсовых трасс району, к месту, над которым разрешается использовать любые скорости, высоты, курсы полета и "ходить на голове". Иван подтягивает потуже привязные ремни и закрепляет их на стопор, жестко связывая свою судьбу с истребителем, - готовится к каскаду невероятных фигур. Мысленно еще раз проигрывает последовательность выполнения маневров, перебирает детали задания и невольно подмечает, что на каждом типе машины - он, летчик, разный, как непохожи друг на друга и самолеты, проходящие через его руки и сердце.

"Что же тебе больше нравится? - спрашивает он себя. - Экипаж или вот такое гордое соколиное одиночество?" После короткого раздумья приходит ответ: "Надо, наверное, все испытать, чтобы полностью понять летчиков и воздух, самолеты и авиаконструкторов. Однолюбом можно и должно быть в личном, а в деле нельзя уподобляться болотному кулику, стоящему на своей самой высокой кочке... Если бы я не знал многих машин, то мог бы, наверное, сейчас упрекнуть конструкторское бюро за отсутствие некоторого комфорта в кабине, но это было бы нечестно. Прежде чем хвалить или ругать кого-то, надо поставить себя на место людей, сделавших этот истребитель. Тогда оценишь их труд, умение и изобретательность: в десятиметровой длины "сигару" менее метра в поперечнике сумели "втиснуть" баки, двигатель, три прекрасные пушки с боекомплектом снарядов, усадить летчика, выделив ему вполне приличное местечко, разместив кабину в стволе воздушного канала, питающего силовую установку.

"Миг", с кем тебя сравнить? С хищной птицей или с ласточкой, поджавшей в планирующем полете крылья? Все же, наверное, ближе всего ты к белому кречету, потому что сделан из серебристого дюраля".

Пешеход в пути чаще всего смотрит вдаль. Когда же ему надо увидеть, на что становится нога, он наклоняет голову. У летчиков намного сложнее. В воздухе все, что рядом с самолетом, закрыто крылом или фюзеляжем, поэтому непросто увидеть, что прямо под тобой.

"Миг" не был исключением: борта кабины выше плеч летчика, а в плексигласовом колпаке только голова, возвышающаяся над "сигарой" всего на каких-нибудь тридцать сантиметров. Сохатому же сейчас было необходимо точно определить свое местоположение над землей, а для этого - посмотреть, что под самолетом.

Он делает едва заметное движение ручкой управления вправо, и "Миг", послушный его воле, переворачивается через правое крыло на спину - небо для Сохатого превращается в голубое море, а земля - в бело-зеленые облака. В снежно-лесном разноцветье Иван находит нужную ему ниточку дороги, обвивающуюся вокруг двух сопок, и населенный пункт около них.

"Все правильно. Я в назначенном месте, и можно начинать". Сохатый нажимает кнопку передатчика:

- "Восход", я - сто второй. Зону для пилотажа занял!

- Сто второй, я - "Восход", локатором вас наблюдаю. Зона свободна. Работу разрешаю.

Сохатый подбирает ручку управления самолетом на себя; истребитель опускает нос и устремляется к земле. Через несколько секунд они уже летят вертикально вниз.

Земное притяжение все убыстряет "падение". Стрелка на приборе скорости продвигается к тысяче километров, и в это время Иван выпускает воздушные тормоза. В них сразу упирается омывающий самолет воздушный поток: тонны воздуха бьются в тормозные металлические лопаты, бурлят за ними, сотрясая истребитель. Заторможенность движения явно не нравится "Мигу". Он сердито дрожит, но не может освободиться от пут искусственно созданного летчиком сопротивления. Стрелки высотомера бешено крутятся влево, отсчитывая тысячи метров: пять тысяч... четыре... три... две...