Александр Авдеенко - Следопыт

Капитан Шавров, Смолин с Аргоном и несколько солдат из поисковой группы стояли на государственном рубеже и сосредоточенно рассматривали отпечатки. Тревогу выражали их лица. Не может пограничник спокойно смотреть на КСП, оскверненную врагом. Контрольно-следовая полоса — это святая святых каждой заставы, чистейшее зеркало, в котором отражается ежедневный труд, воинская выучка и бдительность большого коллектива. Пограничники и днем и ночью холят КСП: выпалывают и одинокую травинку, вскапывают, рыхлят бороной и граблями, разминают руками каждый комок, присыпают скалистые склоны толщей мягкой земли, убирают камни крупнее грецкого ореха, сейчас же заделывают следы лося, козы, медведя, орла, галки или зайца.

Капитан Шавров осторожно разбил застекленный отпечаток, выбросил все льдинки, посмотрел на Смолина.

— По-моему, след двенадцатичасовой давности. А ты как думаешь, Саша?

— Не меньше. Если не больше.

— Ситуация! За двенадцать часов можно далеко уйти. Нарушитель, может быть, завтракает в Киеве или Дрогобыче. Не исключено, что к Москве подлетает или Харькову.

— Нет, товарищ капитан, так далеко он не мог оторваться.

— Почему? В его распоряжении была уйма времени.

— Если бы он это знал! Ни один нарушитель, переступая границу, не бывает уверенным в удаче. Каждый ждет погони и принимает меры., чтобы скрыть следы. И этот тоже.

— Может, и так. Тебе, Саша, видней. Сколько на твоем счету нарушителей?

— За сотню перевалило.

— Ну, а я за пятнадцать лет и десятерых не схватил. Да, ситуация! Первый раз в жизни сталкиваюсь с такой. Непременно попадет в учебник.

Он разбивал ледок на отпечатках и размышлял вслух.

— Мужик здоровенный, увесистый. Навьючен грузом. Вооружен.

— Если навьючен, значит, далеко не ушел, — подсказал Смолин.

— А может, ему и не надо далеко уходить? Может, у него явка в Стрые или Дрогобыче или поближе где-нибудь? Ну, ладно. Возьмет или не возьмет Аргон след такой давности? Впрочем, зачем я спрашиваю. Я ведь знаю, что наша окружная школа-питомник посылает собак за границу для службы, если они способны брать след полуторачасовой давности. А собака, прорабатывающая трехчасовой след, считается выдающейся. Ведь так?

— Так, товарищ капитан. Беда не только в том, что след давний. Он еще льдом покрыт. В таких условиях и Аргон бессилен.

— Да, ты прав, Саша. Будем искать без собаки. Я уже сообщил в отряд. Там принимаются меры для блокирования.

Если бы начальник заставы настаивал, как в прошлый раз, Смолин, возможно, проявил упорство. Но Шавров сейчас был необыкновенно мягок, терпелив, щадил Аргона, целиком полагался на опыт следопыта.

— Товарищ капитан, давайте заставим поработать Аргона, — сказал Смолин.

— Рискованно. На днях был у меня разговор с майором Николаевым. Он умолял маня щадить старика Аргона. Может сорваться собака от перенапряжения.

— И мне он говорил. Разуверился в Аргоне. Попробуем, товарищ капитан! Ничего с ним не станется.

— Нет и нет! Николаев специально предупредил меня.

— Беру ответственность на себя. Горячие пышки — вам, а мне — шишки. Ну, товарищ капитан?!

— Соблазн, конечно, велик, но… Нет, я не хочу, чтобы ты потом вспоминал меня плохо. Отставить Аргона! Сами как умеем пойдем по следу. — Капитан, как и майор, убежден, что Аргон старик, кандидат в отставники.

И Смолину захотелось доказать, что они ошибаются, что молод Аргон в свои одиннадцать, что еще любая работа ему по плечу.

— Товарищ капитан, я прошу вас!.. Очень прошу.

— Ну, если просишь… Давай тащи сюда старикана. Может, и в самом деле получится.

Смолин подбежал к сидящей в стороне от КСП, скучающей собаке. Потрепал по загривку, поцеловал в холодный нос.

— Ну, псина, работай. Или пропал, или… коронная победа.

Аргон лизнул своего друга в щеку, возбужденно завизжал, запрыгал вокруг. Рад предстоящей работе.

— След! Ищи!

Аргон дольше, чем обычно, обнюхивал лунки, сделанные тяжелыми следами нарушителя, запоминал слабый, еле уловимый запах.

«Бери, милый, бери! — мысленно умолял Смолин. — Поднатужься, дорогой! Ну! Еще! Пожалуйста, еще!»

— Хорошо, Аргон, хорошо! — произнес он вслух дрожащим, срывающимся голосом. — След! Ищи!

Аргон покинул КСП и побежал по целинной земле, вплотную примыкавшей к границе. Тут, на густой побелевшей траве кое-где отчетливо темнели отпечатки. Но дальше, в поле, на оледеневшей стерне Аргон резко сбавил и, наконец, застопорил. След пропал. Скрыт льдом, не источает запаха. Туда-сюда мечется собака, крутится вокруг собственной оси. Визжит, скулит, глаза полны страдания.

Страдал и Смолин.

— Сидеть, Аргон! Отдохни.

Послушался, сел. Но не отдыхает. Продолжает страдать. На какое-то мгновение Смолину стало страшно за Аргона. Двенадцатичасовой след — неимоверно трудная, почти непосильная задача. Может быть сорвана высшая нервная деятельность и тем самым вся условно-рефлекторная работоспособность собаки.

Много хороших мыслей приходит нам. Но не всегда мы успеваем превратить их в доброе дело. Внутренний голос предупреждает в критические минуты поступать так, а не этак, но мы часто глухи к нему, И чем больше побед и удач, тем менее мы осторожны.

Аргон просился в бой, и Смолин поднял его, бросил вперед. Отдохнувшее обоняние действовало недолго. Уже через километр собака снова заметалась, завертелась на месте, заскулила, была необычно возбуждена. И в движениях пропала разумная расчетливость, они стали хаотичными. Возьмет след и сейчас же потеряет, мечется вперед и назад. Измучила и себя и Смолина. К счастью, начался лес. Здесь нет льда, лужи не замерзли и отпечатки хорошо сохранились на сырой земле и прелых листьях.

Последние километры Аргон пробежал резво, уверенно, как в лучшие дни. След вывел на железнодорожную станцию, на глухие запасные пути. Нарушителя извлекли из кучи старых шпал. Странно вел себя Аргон во время задержания. Раньше он остервенело бросался на пойманного. Теперь и не приблизился. Беззлобный, поджав хвост и сложив уши, остановился метрах в трех и не собирался идти дальше. Вроде был скован страхом.

Смолин так был встревожен переменой в Аргоне, что тоже не проявил интереса к нарушителю, доставившему ему столько хлопот. Сдал конвоирам — и забыл. Все внимание Аргону. Жалко ему было смотреть на пса. Дрожит от напряжения. Много раз поощрял его Смолин командой «хорошо», усаживал, давал отдохнуть, гладил, успокаивал — ничего не помогало, Не угасала возбужденность, будто защемило, заклинило какой-то тормоз.

Нарушитель пойман, а собака все еще скулит, визжит, мечется, плохо воспринимает команду. Вот, кажется, и случилось то, о чем предупреждал майор Николаев и во что не хотел верить Смолин.