Тамара Ростовская - Тетрадь из сожженного гетто (Каунасское гетто глазами подростков)

По воле случая, летом 1944 г. я очутилась в имении Пакамачай. Имение находилось близко от литовско-латвийской границы. Недалеко от этого места шли бои. В спокойные минуты я записывала, что происходит с нами.

— Элянуте, — раздался голос снизу, — спустись.

Гремя клумпами, слетаю с лестницы и останавливаюсь возле жены управляющего Веры.

— Кончайте с Казей собирать вишни и выберите косточки. Уже последние вишни, если их не собрать, то скворцы поклюют.

— Хорошо, — отвечаю, и, взяв корзину, спускаюсь в сад.

Уже несколько месяцев я здесь. Я — это Элянуте Савицкайте. Так написано в моих фальшивых метриках. А вообще-то, я — совсем не я, ибо быть собой мне запрещено законами Третьего Рейха. Но в пятнадцать лет очень хочется жить.

Пакамачай — красивое имение, стоит на берегу небольшой, но быстротечной речки Камате. Рядом — лес.

Управляющие — Пятрас и его жена Вера — на редкость хорошие люди. Добры ко мне.

— Пятруте, где хозяйка? Я принесла ягоды…

Что тут творится! Вера и Пятрас складывают вещи в мешки, а старая, мать Пятраса, рыдает.

— Элянут, — говорит хозяйка, — русские у Пасвалиса, мы уезжаем. Хочешь бежать с нами?

— Что? — Я растерялась. Не знаю.

Вера добавляет:

— Остаетесь самая младшая и самая старшая — хозяйничайте! Ты — «Маленькая хозяйка большого дома».

У меня сжалось сердце. Они уезжают. О, Адонай, Адонай!..

— Но послушайте, если русские сегодня у Пасвалиса, то завтра утром они будут у нас, — говорю домочадцам.

— О, Боже! — охает Пятруте, рассказывают, что они очень жестокие, вырезают всех, сжигают все.

— Ax, перестаньте, Пятрут, за что нас будут убивать? Мы — рабочий люд.

— Иди ты, дитя, не рассуждай, еще ничего не понимаешь, схватит тебя какой-нибудь «русак», потащит в канаву, тогда будешь знать.

А, причиняешь мне боль горбатая ведьма. Хорошо, буду молчать.

Бум, бум, бим, бим, — стенные часы пробили четыре. Вскакиваю с кровати и выбегаю во двор. Русских еще нет? Бегу к дороге — никого не видно. Ну, зачем им ночью идти? Придут утром.

«Бум, бум, бум» — послышался близкий взрыв, и над лесом взвилось пламя…

Слышу, Балис говорит Марте:

— Увидите, госпожа, завтра здесь будут русские. Немец бежит…

— Ну, девчонка, что так поздно встала? Уже театр кончился, — приветствовала меня утром Марта.

«Девчонка» — это обращение всегда вызывает во мне горечь, и я чувствую к Марте неприязнь.

— Какой театр? — спрашиваю.

Вот, говорит, проехала по шоссе по направлению к Салочай немецкая армия.

— Пусть себе, не мое дело. Ну, а выстрелы еще слышны? Нет? Я слышала на рассвете, как весь дом сотрясался.

Вдруг близко раздался взрыв. Пауза. И воздух сотрясло мощное извержение ада. «Бум, бум» — бегу к дому.

«Бум, бум» — бежим в сад. «Бум», будто следует за нами, «И, и, и» — завизжала пролетающая граната, и «бум, бум, бум», — с угла дома на наши головы посыпались кирпичи.

Возникла паника… Балис кричит: «В подвал!», Пятре: «К речке!», Марта, смертельно бледная, кричит: «Погибли!».

Внезапно разверзшийся ад поверг всех в страх.

— Как посыпались кирпичи, как посыпались! — могли нас всех убить — делятся впечатлениями домочадцы.

— Сейчас бежим, — командую я.

Кто взял масло, кто схватил хлеб, нож, пальто и все понеслись кто-куда. Мужчины уже давно разбежались, словно зайцы, и сидели, спрятавшись, во ржи. Бредем через хлеба, без дороги, спешим по направлению к лесу. Всех занимает одна мысль — сожгут или нет.

Слезший с дерева, Скуюс сообщил последние известия: весь большак, словно муравейник, кишит солдатами, какой армии — невозможно различить. Недалеко от Салочяй горят хаты…

Балис отправился в разведку. Бабы политикуют. Этого я не могу вынести. Все кричат вместе, размахивают руками, городят чепуху. Мы с Мартой идем домой. Включаю радио. Слышится только «тра-ля-ля» и «тра-ля-ля», больше ничего. Выглянула в окно и вижу — старая идет с двумя солдатами.

— Русские, немцы? — промелькнула мысль.

— Здравствуйте, товарищи, — встречаю их.

— Здравствуй! Русская?

— Нет, литовка. Заходите, пожалуйста, перекусите.

Входят. Посылаю Лизу за пивом. Ничего, не страшные. Кажется люди, как и все. Успокаиваюсь.

Входит Марта.

— Ох, товарищи! — Она так радостно приветствует их, словно ждала всю жизнь.

«Артистка!» — думаю злобно. Наблюдаю за ними. Вижу только томимых жаждой людей. Есть не хотят. Выглядят хорошо. Видно, не голодают. Жадно пьют пиво.

— Вот пива-то я давно не пил, — говорит солдат. Четыре года воюю, а пива во рту не имел.

И так целый день шли солдаты один за другим. Лошадей всех вывели, пиво все выпили, а все еще идут и идут. Вот сейчас подходит толстый такой солдат с жестоким выражением лица.

— Где хозяин? — подошел к нам солдат.

Амис принялся лаять.

— Амис, перестань!

Солдат вытаскивает пистолет и целится в собаку.

— Не губите его, — просим, — это наш друг.

— Где хозяин? — повторяет вопрос солдат.

— Уехал.

— Куда?

— Мы не знаем.

— А, убежал с немцами, проклятый! Ну, а вы кто такие?

— Мы рабочие.

— Так вот, товарищи, мне нужна лошадь.

Мы вздохнули. Уже девятый солдат просит лошадь, откуда мы ее возьмем?

— Мы все вам отдадим, товарищ, мы душу вам отдадим, но лошадей больше нет, — красиво говорит Марта.

— На ваших душах далеко не ускачешь, мне нужна лошадь! Поняли? Чтоб сейчас же мне была лошадь, ибо, когда пойду искать сам — будет хуже.

— Пожалуйста — ищите, что найдете — берите.

Ясно, лошади он не нашел. Началась атака со второго фронта в столовой.

— Дайте пива, водки, самогона.

— Можете получить только воды.

— Дайте поесть!

Подали. Обыскав дом, он нашел сапоги.

— Сапоги — это хорошо! Без подошвы — дерьмо! — выругался. Оставив сапоги в столовой, вошел в кухню. Смотрит на Лизу и говорит:

— Они обутые, почему ты босая? Не имеешь? Так идем, я тебе дам.

Возвращается в столовую. Смотрит — сапог нет.

— Где? — остановился, рассерженный.

Я хватаюсь за живот, смех раздирает меня: оказывается, пришла старая, увидела хозяйкины сапоги, цап и — шлеп-шлеп — убежала с удивительной быстротой.

Солдат бесится. Входит старая. Со всех сторон нападают на нее: «Где сапоги?»

— Я не знай, я не знай, — вертит седой головой.

Солдат схватился за пистолет.

— Вот, я хотел своей землячке сапоги подарить, а ты — украла. Я тебя застрелю.

— Не губите ее товарищ, она уже и копейки не стоит, жаль трудов.

А старая, услышав, что ее хотят застрелить, пустилась в бега, залезла в кусты и проторчала там до самого вечера. Но солдат не успокоился. Не получив ни одной желаемой вещи, заявил, что ему требуются женщины.