А. Махов - Тициан

Как ни заманчива была ночная Венеция, Тициана больше привлекали утренние часы. Обычно по воскресным дням, пока Франческо и братья Дзуккато отсыпались после ночных вылазок, он уходил бродить по тихим улочкам, упорно отмеряя шаги к будущей славе, вглядываясь в силуэты домов, прежде чем первые солнечные лучи высветят великолепие города, который он уже считал своим. Тициан понял, что Венеция — это родина едва уловимых глазом нежных красочных переходов, перламутровых переливов, таящихся в утренней туманной дымке, которая поглощает все формы и очертания, обволакивая их белой пеленой наподобие подвенечной фаты. Но картина меняется с появлением первых лучей солнца, и город, как сказочное видение, всплывает из воды, тихо покачиваясь на волнах. На закате все снова меняется, и краски начинают медленно угасать, растворяясь в водах каналов вместе с уходящим днем. А как пройти мимо знаменитых vera di pozzo — колодцев, украшенных мраморными барельефами? По утрам женщины собираются здесь в очередь за водой. Это привычное место сбора и распространения всех городских новостей и сплетен. Любого, кто оказывается в лагунном городе, не может не поражать милое щебетание венецианок, которые, в отличие от грубых гортанных голосов мужчин, не говорят, а словно поют. В их говоре слышится ласкающая слух нежная кантилена. И все это тоже Венеция, с ее неповторимыми звуками и запахами стоячей воды. Она, как и Венера, возникла из пены морской волны. Да и в самом имени города и богини есть что-то общее, роднящее их. Эту поэтическую версию Тициан как-то услышал у гондольеров, и она запомнилась ему своей простотой:

Дзуккато водил ребят по мастерским художников, работавших для филантропических сообществ, называемых Scuola. Они не имели ничего общего с обычными школами. Это что-то вроде клуба, место встреч мирян определенного прихода (от лат. schola — свободное времяпрепровождение, отдых) для обсуждения различных житейских проблем. Историк Марин Санудо Младший, 15который в течение сорока лет вел подробный «Дневник», составивший 58 томов, пишет, что в Венеции насчитывалось 216 таких Скуол. Для их украшения привлекались лучшие живописцы. На сообществах, превратившихся кое-где в монашеские братства, лежала обязанность снабжать художников всем необходимым для работы. Со временем Венеция становится крупным производителем и поставщиком лакокрасочной продукции. У знатоков пользовались неизменным спросом ультрамарин, изготовляемый из дорогой привозной ляпис-лазури, а также киноварь, кобальт, охра, кадмий, не говоря уж об известных венецианских белилах.

Самыми крупными были шесть Скуол. Дзуккато однажды сводил ребят в Скуолу Сан-Джорджо дельи Скьявони, где познакомил их с самим Карпаччо. В те годы прославленный мастер завершал работу над двумя крупными живописными циклами. Начинающих живописцев не могли не поразить его великолепные творения, полные безудержной фантазии, неисчерпаемого богатства пластических и цветовых решений, зарисовок жанровых сцен, занимательной повествовательности и юмора. На больших полотнах была запечатлена Венеция, пусть приукрашенная и отличная от той, которую им приходилось видеть каждодневно.

Наставник свозил юнцов на остров Мурано, где с давних пор, помимо мастерских искусных стеклодувов, процветала художественная школа, связанная с живописцами из семейства Виварини — Антонио, Бартоломео, Альвизе и их свояком немцем Джованни д'Алеманья, создателями многофигурных полиптихов в строгом готическом обрамлении на неизменном золотом фоне. Через школу на Мурано прошли многие художники, которые прославили венецианскую живопись.

Как-то Дзуккато повел своих учеников в богатое и славное братство святого Иоанна Евангелиста, где показал им два больших полотна старейшего мастера Джентиле Беллини, принесшие ему громкую известность. Это «Процессия на площади Сан-Марко» с подробно прорисованным фасадом собора, каким он выглядел в конце XV века до его последующих видоизменений, и «Чудо святого Креста» на мосту через рио (канал) Сан-Лоренцо со множеством узнаваемых лиц, среди которых изображена бывшая кипрская королева Катерина Корнаро со свитой. Когда-то она подарила, а вернее сказать, вынуждена была уступить республике Святого Марка свое процветающее королевство, которому предпочла тихое уединение в живописной крепости Азоло под Венецией в окружении поэтов, музыкантов и других служителей муз, о чем образно поведал поэт Бембо в известном сочинении «Азоланские нимфы». Ее пример оказался столь заразительным, что венецианские аристократы, привлекая лучших архитекторов и живописцев, стали возводить для себя великолепные загородные виллы-дворцы на материке или, как говорят в Венеции и поныне, terraferma , а особенно вдоль берегов извилистой задумчивой Бренты, воспетой Пушкиным.

О Джентиле Беллини по городу ходили легенды. В 1479 году он оказался в Константинополе при дворе султана Мехмеда II, куда был направлен сенатом со специальной миссией — присутствовать на торжествах по случаю женитьбы наследника турецкого престола. Там он сумел подружиться с самим султаном и написал его превосходный профильный портрет (Лондон, Национальная галерея). Сохранился рассказ о том, как, принимая в дар картину венецианского гостя «Голова Иоанна Крестителя», Мехмед заметил, что жилы на шее отрезанной головы написаны неверно. Когда же автор осмелился ему возразить, султан выхватил саблю и отсек голову стоящему рядом пажу. Подняв с пола окровавленный обрубок, он принялся доказывать онемевшему от ужаса художнику, в чем заключалась его ошибка на картине. Но султан щедро расплатился с венецианцем за портрет, подарив тяжелую цепь из чистого золота, что по тем временам было целым состоянием. Как поговаривали тогда в Венеции, своим искусством Джентиле Беллини, пробывший около года во вражьем стане, сделал гораздо больше для поддержания добрых отношений с грозным султаном, чем все побывавшие там до него послы республики вместе взятые. За заслуги на дипломатическом поприще он был удостоен рыцарского звания.

Тициан решил перейти в мастерскую к Джентиле Беллини, расставшись по-доброму с немало сделавшим для него Дзуккато. Но брат Франческо за ним не последовал, решив остаться в мозаичной мастерской. На новом месте Тициан задержался недолго, хотя именно в мастерской Беллини он ознакомился с законами перспективы и правилами построения композиции. Но, как пишет биограф Дольче, старый наставник однажды резко выразил недовольство рисунком ученика, заявив при всех, что из него не выйдет толк в живописи. Будучи по натуре гордым и независимым, Тициан не стал что-то доказывать или оправдываться и тут же покинул сварливого учителя, перейдя в мастерскую его не менее известного младшего брата Джованни.