Сергей Кузнецов - Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари

Претензия на прямую передачу рецепта, увы, не подтверждается, хотя следует, разумеется, привести мнение Голицыной о его происхождении. В начале на языке оригинала: «I think the dish was either an invention of, or was named for, a cousin, Count Paul Stroganoff». Теперь перевод: «Я думаю, что произошло одно из двух — блюдо было придумано или названо в честь кузена графа Павла Строганова». И вновь препятствие. Остается понять, кого именно имела в виду княжна, которая являлась праправнучкой графа Павла Александровича и дальней родственницей графа Павла Сергеевича.

Первый из кандидатов, который уже фигурировал в числе претендентов на авторство, был бы тестем для князя Василия Сергеевича Голицына, отца Павла Васильевича, но умер раньше свадьбы его с графиней Аделаидой Строгоновой. Второй, Павел Сергеевич, приходился двоюродным братом, то есть действительно кузеном, но лишь графине Наталье Александровне Строгоновой. Он скончался в 1912 году, семью годами позже рождения своей дальней-дальней родственницы…

Понятие «Easy beefstroganoff» существует в мировой кулинарии.

Что же, кулинарное наследие Строгоновых, хотя оно и состоит в действительности только из одного блюда, оказалось не менее, если не более востребованным, чем художественное. Боюсь, что мировой бренд beefstrogonoff, оставаясь тайной, надолго, если не навсегда, заслонил замки своих изобретателей.

В этой книге раскрыто много семейных тайн, которые сами Строгоновы предпочли бы скрыть. Но они вынуждены допускать в свой круг гувернеров, некоторые из них были обижены и впоследствии рассказали об отдельных страницах жизни своих работодателей. Среди них был Ф.И. Буслаев, который не только указал на сущность претензии, как правило, это было высокомерие хозяев, но точно описал драматическую сцену: «Вероятно, многим из читателей „Моих воспоминаний“ бросился в глаза один очень видный пробел. Главным действующим лицом постоянно является в моих рассказах граф Сергий Григорьевич Строгонов, а о графине я упоминаю только вскользь и то редко. Несмотря на самое сердечное желание заслужить ее благосклонность ко мне, я в течение всего семилетнего проживания у них в доме не удостоился от нее ни малейшего знака внимания. Она не только ни разу не явилась в классную комнату своих дочерей во время моего с ними урока, но даже никогда и не спрашивала меня, что и как я им преподаю. Мне всегда казалось, будто ей обидно и противно, что какой-то учителишка проживает в ее доме и еще позволяет себе унижать ее дочерей, требуя он них внимания, сидя с ними рядом во время урока. Мне было очевидно, что она ставила меня ниже своих горничных и лакеев. С ними она говорила снисходительно и иногда даже ласково. Я ее видел только за завтраком, обедом и ужином, — когда я входил в столовую, отвешивал ей мой почтительный поклон, она же или не заметит, глядя мне прямо в лице, а то круто отвернется, будто от какой погани.

Как раз через год после моего вступления в должность наставника в дом Строгоновых <���…> однажды после ужина, по принятому обычаю мы сидели в гостиной — графиня на диване, налево от нее на креслах две дочери с гувернаткой m-llе Дюран, а направо оба ее сына, их гувернер Тромпеллер и я. Это официальное сиденье продолжалось обыкновенно полчаса и было неимоверно скучно, потому что было решительно безмолвно. Но на этот раз безмолвие было нарушено самой необычной выходкою. Графиня привстала и громко проговорила, обращаясь ко мне: „Федор Иванович, ступайте вон, я не могу на вас смотреть“. Решительно не помню, как я вышел, как очутился на прекрасной вышке в своей комнате, что я чувствовал и как, наконец, лег спать. Помню только, что меня сильно била лихорадка, и я всю ночь не смыкал глаз. Это была только одна бессонная ночь во всей моей жизни».

Далее последовал отказ от преподавания, мучительная сцена извинения графини и, много позже, разъяснение ситуации, которое Буслаева не удовлетворило: по мнению Наталии Павловны, гувернер не имел права в ее присутствии смотреть на часы.

Казино или villino графа Г.С. Строгонова

В результате, гласности была предана одна из самых печальных историй рода Строгонова — история смерти графа Сергея Григорьевича, внука Сергея Григорьевича, основателя Рисовальной школы.

Во второй половине XIX века среди русской аристократии появился обычай подолгу жить за границей. К 1890-м годам, когда носителей фамилии Строгоновых осталось всего четверо — Павел, Григорий и Николай Сергеевичи, а также племянник каждого из них Сергей Александрович, — наибольшую известность из всех строгоновских домов приобрел тот, что был создан графом Григорием Сергеевичем в Риме. Его строитель, третий сын графа Сергея Григорьевича, родился в 1829 году в Петербурге. Начиная с 10 лет, он частично был под опекой Ф.И. Буслаева, который также преподавал ему русскую словесность, литературу и историю. Секретарь отца исполнял функцию воскресного гувернера, организуя прогулки по древней столице, ибо семья жила тогда в Москве.

Публичных художественных собраний еще не существовало, и в этой ситуации первым университетом графа Григория Сергеевича стали храмы и кладбища. «Кроме разных поездок и прогулок, праздничные дни, особенно по вечерам, мы употребляли на чтение таких литературных произведений, которые могли забавлять моего ученика, то есть читали то, что ему больше могло понравиться. Так мы с ним прочли „Капитанскую дочку“ Пушкина, „Юрия Милославского“ Загоскина, „Последнего Новика“ Лажечникова и т. п. Драмы мы читали вдвоем в виде разговора, будто на сцене, для того чтобы он усвоил себе натуральное выражение различных ощущений и чувств. Для этих опытов я брал „Бориса Годунова“ Пушкина, „Горе от ума“ Грибоедова, „Гамлета“, „Макбета“ и „Отелло“ Шекспира», — дополнял Буслаев свои «Воспоминания».

Смоленский рынок в Москве. Открытка

Традиционное для Строгоновых и других аристократических семей домашнее воспитание имело свои отрицательные стороны. Гувернеру потребовалось немало сил для того, чтобы приготовить своего ученика для общения с крестьянами и солдатами (отец прочил сыну военную карьеру). Дадим слово Буслаеву: «Чтобы приучить Григория Сергеевича безбоязненно и с вольным духом ходить в простонародной толпе, я прибегнул к одной немудреной сноровке, которая удалась мне как нельзя лучше. Для этого я выбрал праздничные гульбища, которые на масляную и святую недели происходили под Новинским (бульваром. — С.К. ). В то далекое время ни деревьев, ни каменного здания для базара еще не было, а шла только довольно широкая дорога, огражденная с обоих сторон перилами, от Кудринской площади до Смоленского рынка.