Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны

— Я был послан встретить автоколонну. Она доставила горючее для танков. Но теперь этой автоколонны нет. Она уничтожена вашей разведкой… Послушайте, господа офицеры, я навоевался.

Он встал и неожиданно произнес торжественно:

— Гитлер — капут…

И я, и Борисов невольно засмеялись.

— Господин офицер, — сказал я пленному, — при обыске у вас найден немецко-русский разговорник. Вот он у меня в руках. Здесь имеются такие фразы: «Стой! Куда идешь?», «Ты арестован», «Ты обязан кормить завоевателей», «Если ты не сделаешь этого, я тебя расстреляю», «Мы, германская раса, непобедимы». Но в этом словаре нет такого лозунга: «Гитлер — капут». Почему же почти все пленные отлично знают этот лозунг?

Он тяжело опустился на стул; дряблые щеки его покраснели.

— Так начинают думать многие немцы.

— Но ведь вы — идейный фашист! Вы — член национал-социалистской партии.

— Идейный! Просто в сегодняшней Германии так легче жить. Я свалял дурака. Черт меня понес на Восточный фронт… Я совсем неплохо жил в Италии. На Украине я впервые понял, что такое ненависть народа. Нас ненавидят и презирают даже малые дети. Да, мы захватываем все новые села, станции, города. Но позади нас — море ненависти. Мы захлебнемся в нем. Я это понимаю. Поэтому я говорю: Гитлер — капут…

Отход, начатый 16 октября 1941 года из района Коренево — Снагость — Любимовка, продолжался. В течение пятнадцати суток бригада вела бои на всех новых рубежах. В Любимовке, Локинской, Судже, Малом Каменце, Паники, Верхнем Дубовце, Тереховке мы отбивали яростные атаки пехоты и танков противника. Несколько раз над нами снова нависала угроза окружения. Однако никто из наших офицеров и солдат не помышлял о выходе из «клещей» врага мелкими группами. Коллектив бригады по-прежнему оставался сплоченным. В каждом селе к нам шли добровольцы — и стар, и млад… Для них не хватало оружия. Поэтому многие добровольцы получали винтовки лишь во временное пользование. Они должны были добыть себе трофейное оружие в боях. И они его добывали.

Мне помнится единственный случай, когда два разведчика сознательно не возвратились в часть.

Это произошло в селе Паники, южнее Курска. Сержант Сидоренко и два бойца ушли в разведку в ближайшие села… Через сутки сержант возвратился один.

Случай показался мне и необычным, и тревожным, и я вызвал Сидоренко в штаб.

— Не волнуйтесь, сержант. Расскажите подробно, как это произошло.

Стройный чубатый украинец с задумчивыми глазами опустил голову и некоторое время молчал.

— Неужели, Сидоренко, они убежали от вас? Бросили одного в расположении противника и убежали?

Он поднял голову; в глазах его поблескивали слезы:

— Нет, они уговаривали и меня. Куда мы идем, говорят, братишка, и сколько будет продолжаться этот гиблый путь? Полковнику до его оренбургских степей далеко. Пускай он идет с земляками, а наша родина — Украина. Матери наши, братья и сестры здесь, в Сумской области, остались. И нам здесь оставаться, братишка, и если доведется умереть, умрем на родной земле.

Я лично знал Швеца и Потапенко. Это были смелые бойцы. Не имел оснований назвать их предателями, трусами. В этом следовало разобраться обстоятельно, спокойно.

— Что скажете, Владимир Александрович, — спросил я начальника штаба. — Кажется, вы тоже знаете этих ребят?

— А что скажет о них сержант? — спросил Борисов, — Хорошие были разведчики, товарищ Сидоренко?

Сидоренко прямо смотрел мне в глаза.

— Можете наказать меня, товарищ полковник. Я отвечаю — мои солдаты ушли от меня. Только скажу вам правду: наши это люди, советские, и врагу они не станут служить. У каждого из них на счету по два десятка фашистов. А почему сбежали? Кручина замучила, товарищ полковник: больно с родной земли уходить. Они сказали, что уйдут к партизанам: те, мол, воюют, а мы отступаем. Если бы, говорят, наши в наступление перешли, тогда наше бегство было бы предательством и позором. Но бригада все время отходит, а мы хотим воевать. Эти слова они и просили передать вам, товарищ полковник…

Я отпустил сержанта. Пожалуй, он и не заметил, как уколол меня словом. Да, больно с родной земли уходить, и мне ли не понимать этого?

…Значительно позже, отвоевывая землю Украины, мы получили из партизанских соединений дважды Героя Советского Союза С. А. Ковпака радостную весть. В его частях сражались наши десантники, многие из тех, что оставались в славных отрядах прикрытия, отважные воины, которых мы не надеялись увидеть никогда. Среди них оказались и наши разведчики Потапенко и Швец…

Деревня Кузькино вблизи Тима… Серые бревенчатые домики. Грустные, обнаженные сады. Непролазная грязь. Дождь, Ветер…

Здесь расположился штаб нашего корпуса, и мы с комиссаром прибыли сюда за получением новых указаний.

Уже около месяца мы не виделись с нашим комкором полковником Затевахиным. Что скажет наш комкор, каковы новости и планы в отношении бригады?

Нам было ясно, что не только наша, но и 212-я и 6-я воздушно-десантные бригады остро нуждались в усилении артиллерией и танками. За двадцать пять суток почти непрерывных боевых действий от района Ворожбы до Тима мы не получали ни обученного пополнения, ни вооружения. Но, главное, мы не имели танков и артиллерии. Поэтому вести организованный бой в тесном взаимодействии со стрелковыми дивизиями, которые располагали артиллерийскими полками и танками, нам, десантникам, зачастую было невозможно. Нередко нас и перебрасывали «в пожарном порядке» с места на место, чтобы затыкать «дыры» на разных участках фронта.

Находясь в таком положении, мы не имели возможности организовать противотанковую и противовоздушную оборону, и комкор Затевахин должен был это понять.

Мы встретились в тесной крестьянской избушке, и я удивился виду нашего командира: за этот месяц он постарел лет на пять. Спокойный и, как всегда, внимательный, он выслушал нас и сказал:

— Что ж, если выполнить все ваши пожелания, — воздушно-десантный корпус превратится в стрелковую дивизию. Значит, бригады корпуса станут полками, а мы, парашютисты, самой обычной пехотой… Правда, десантников у нас остается все меньше. Многие, очень многие выбыли из строя. В ходе войны до сих пор не было возможности использовать их по специальности. Когда предоставится эта возможность? Очевидно, при нашем генеральном наступлении. А пока нам придется сражаться в общевойсковой семье.

— Извините, Иван Иванович, — спросил я напрямик, — мне интересно знать, как вы рассматриваете эту перспективу?