Александр Махов - Тициан

Заказы шли один за другим. Тициан трудился не покладая рук, в каком-то порыве написав немало превосходных портретов. Ему даже пришлось обратиться за помощью к Денте, чтобы тот срочно прислал недостающие краски, особенно лазоревую, которую здесь не найти. Наконец он пригласил к себе Карла V взглянуть на готовую картину. Император долго стоял перед своим изображением верхом на лошади в полном боевом снаряжении. Его слуга Адриан даже пал на колени перед холстом, настолько ошеломляющим было это зрелище на фоне неба, окрашенного лучами заката. Взгляд императора обращен вдаль, на бледном лице соединяются гордость одержанной победой, напряжение и накопившаяся за последние годы усталость. Образ Карла предстает как воплощение полноты власти, но и ее трагического одиночества, что подчеркивается безлюдным пейзажем и растворяющимися в бесконечности далями. Этот официальный портрет главы государства с явно обозначенной в нем политической и социальной значимостью изображенного лица отмечен глубоким психологизмом. Позднее под влиянием Тициана изображение коронованных особ верхом на коне получит в Испании широкое распространение, в том числе в работах Веласкеса.

Уже на следующий день огромная картина была установлена в одном из дворцовых залов для всеобщего обозрения. Это был подлинный фурор. Перед картиной все время толпились люди. Однажды пришел посмотреть на своего победителя плененный саксонский курфюрст, грузный Иоганн Фридрих с заметным сабельным шрамом на щеке. Держался он с большим достоинством, и трудно было признать в нем побежденного. По нему было видно, что он доныне хранит верность своему девизу: Tugend bringt Ehre — «Доблесть приносит честь». Говорят, когда он был приведен после битвы к Карлу V, тот спросил его: «Так признаешь ли ты во мне своего государя?» — на что пленник ответил: «Надеюсь, что со мной будут обходиться как с курфюрстом, ибо таковым я был рожден». [85] Hope C. La produzionepittorica di Tiziano per gli Asburgo. Milano, 1988.

Мария Венгерская заказала для своей галереи портрет побежденного курфюрста, который и был написан в Аугсбурге (Вена, Музей истории искусств). С саксонским князем пришел и Лукас Кранах. Присутствовавший на встрече Сустрис успел шепнуть мастеру, что это друг покойного Лютера. Иоганн Фридрих оказался приятным собеседником. Он не раз бывал в Ферраре и живо интересовался тамошними делами. И пока с помощью Сустриса шел непринужденный разговор перед огромной картиной, молчаливый Кранах успел набросать эскиз для будущего портрета Тициана.

Хотя портрет Марии Венгерской был почти завершен, королева, вероятно, испытывала к художнику большую симпатию и всякий раз искала повод для встречи. Заведя как-то разговор о напряженной атмосфере на управляемых ею землях, она заказала Тициану четыре больших полотна на тему восстания титанов против богов, которыми хотела украсить свой дворец в Брюсселе как грозное напоминание подданным о неминуемом наказании за дерзость и неповиновение, о чем образно поведал Овидий в «Метаморфозах» (книга IV, 455–461). Речь шла о Титии, внутренности которого вечно клюет коршун, Сизифе, таскающем в гору тяжелый камень, но каждый раз не способном удержать его в руках и начинающем все сначала, Тантале, не могущем утолить жажду и голод, и Иксионе, бесконечно вращающемся на своем колесе.

Целые дни Тициан не покидал свою временную мастерскую, работая над заказами. И не приходится особенно удивляться, что император Карл так изумился, видя, сколько еще у художника энергии и нерастраченных плотских чувств. Нет сомнения, что такое же изумление могли испытывать и биографы мастера Дольче и Вазари. Им, тогда еще молодым, трудно было поверить, что в семьдесят лет можно сохранить колоссальную работоспособность, вдохновение и душевную молодость. А поэтому оба они засомневались при определении истинного возраста Тициана. Вдобавок ко всему разнесся слух о незаконнорожденной дочери художника. Но не всем дано понять, сколь сложна натура гения. Как уже отмечено выше, эти сомнения биографов сподвигли некоторых исследователей пересмотреть вопрос о дате рождения Тициана, что и привело к его омоложению на десять или даже тринадцать лет.

Незадолго до отъезда произошел небольшой казус, когда конный портрет императора после покрытия лаком был выставлен во двор для просушки. Там от порыва ветра картина упала, и оказалось, что одна нога лошади поцарапана. Присутствующий во дворе художник Амбергер упросил Тициана позволить ему коснуться кистью великого творения и замазать царапину. Вечером по этому поводу местными художниками была устроена пирушка в одной таверне, на которую был приглашен Тициан и его помощники. Было произнесено немало заздравных тостов. Особенно отличился молодой восторженный Амбергер, заявивший, что искусство никогда не знало границ, ибо оно стоит выше политических амбиций.

Вероятно, Тициану вспомнилось такое же шумное и веселое застолье с иностранными купцами и венецианскими друзьями после завершения росписей в Немецком подворье. Он с любовью смотрел на сына Орацио, который с гордостью внимал речам немецких коллег, преисполненных высокого уважения к отцу и его искусству. Среди собравшихся в тот вечер старшим был Кранах, пригласивший Тициана к себе в мастерскую, чтобы закончить работу над его портретом. Тициан охотно согласился и через пару дней вместе с Сустрисом и Орацио посетил Кранаха. Прежде чем сесть позировать, Тициан с интересом принялся осматривать некоторые работы мастера. На одной из стен внимание гостя привлекли портреты Лютера и его жены. Зашел разговор о нем и его реформе, вызванной, как заметил Кранах, непомерной алчностью римской курии, ее интригами и запугиванием верующих наказанием за грехи. Слова Лютера: Ресса fortiter, crede firmiter — «Греши вволю, но веруй истово» — были истолкованы многими людьми как призыв к свободе от Рима, погрязшего в грехах и разврате, и как возврат к полнокровной жизни предков. Вот почему вырос спрос на аллегорические картины и мифологические сюжеты.

Позируя художнику, Тициан разглядывал висевших перед ним «Нимфу у источника» и «Три грации». Лежащая нимфа живо напомнила ему «Спящую Венеру» Джорджоне своим необузданным эротизмом, а три грации, написанные с чисто немецкой дотошностью в деталях, предстали в подчеркнуто грубоватой наготе, явно идущей в ущерб грациозности. Здесь наглядно проявилась тенденция к воспроизведению наготы как символа красоты или непристойности в зависимости от подготовленности общественного сознания к ее восприятию. Художники договорились о продолжении позирования в ближайшее время.

В октябре Тициан простился с Карлом, пообещав ему подумать о новых заказах, особенно о большой картине «Троица» и о написании двойного портрета императора с покойной супругой. Позднее такой портрет был написан, но до нас дошла лишь его копия, сделанная Рубенсом. С художником пришла проститься королева Мария Венгерская, вручившая ему дорогую шкатулку с гонораром за свой портрет и подтвердившая заказ на четыре «легенды», как она называла картины на мифологические сюжеты. Она поделилась с Тицианом своим беспокойством за старшего брата, который болезненно переживает одиночество, будучи не в силах заглушить боль от потери любимой жены.