Эммануэль Каррер - Лимонов

По бедняцкой привычке, даже не задумавшись о том, что до Харькова целых восемнадцать часов пути, он покупает самый дешевый билет и в конечном счете ни о чем не жалеет. Забыв о роли известного писателя, он смешивается с толпой простых людей, грубоватых и не очень чистых, которые вольготно располагаются на лавках, раскладывая на них свою дурно пахнущую снедь с неизменной бутылкой водки. В плацкартных вагонах, не разделенных на купе, где скамейки расположены, как в казарме, вдоль стен в два ряда, каких только лиц не увидишь: рядом с совершенно бандитской рожей мелькнет вдруг лик с таким простодушным, кротким выражением, что невозможно сдержать слез. Эти лица – подлинные, тут Витез прав: иссиня-бледные, красноватые, грязно-серые, но уж никак не младенчески розовые, как физиономии американцев. Сквозь давно не мытое оконное стекло он смотрит на проплывающий мимо пейзаж: березы, белый снег, черное небо, огромные пустынные пространства, да изредка крохотный полустанок или водокачка. Во время остановок толкущиеся на станционных платформах старухи в валенках, отпихивая друг друга, стараются сбыть пассажирам огурцы или бруснику. Эдуард приехал издалека, но всегда жил в больших городах, и вот он задается вопросом: а каково это – жить в такой дыре?

Пассажир, сидящий напротив, читает «Совершенно секретно». Фото Эдуарда были напечатаны там на прошлой неделе, и сосед мог бы его узнать, но нет: в мире, где он живет, не встретишь людей, о которых пишут в газетах. Между ними завязывается беседа. Сосед рассказывает о том, что он только прочитал: в одной деревне, вроде тех, что они проезжают, женщина, чтобы наказать свою десятилетнюю дочь, в тридцатиградусный мороз посадила ее во дворе на цепь, и девочка отморозила себе руки и ноги так, что их пришлось ампутировать. Когда то, что осталось от девочки, привезли из больницы домой, сожитель ее матери изнасиловал этот обрубок, девочка родила сына, и в один прекрасный день его тоже посадили во дворе на цепь.

Беседа принимала не слишком радостный оборот. И дело не только в том, что в стране в последние годы все шло вразнос, хотя с этим диагнозом Эдуард полностью согласен. По мнению его собеседника, порядка здесь не было никогда. Вывод необычный. В былые времена люди жили тяжело, случалось, проклинали все на свете, но все же им было чем гордиться: Гагарин, спутник, могучая армия, большая территория, более справедливое, чем на Западе, устройство государства. Свобода слова, спровоцированная призывами к гласности, на взгляд Эдуарда, привела простых людей, вроде этого мужика, к мысли, что, во-первых, все, кто руководил страной с 1917 года, были садистами и преступниками, а во-вторых, что они завели страну в тупик. «Правда, – продолжает сетовать сосед, – состоит в том, что мы живем в стране третьего мира – Верхней Вольте с ракетами» – это выражение он, видно, где-то вычитал, оно ему понравилось, и он с горьким удовольствием его повторяет. «Семьдесят лет нам вдалбливали, что мы – лучшие, а на самом деле мы все проиграли . Семьдесят лет жертв и лишений привели нас вот куда: мы оказались по уши в дерьме».

Наступила ночь, но Эдуарду не спится. Он вспоминает письма, которые получил от родителей за долгие годы отсутствия.

Постоянные стенания и пустые жалобы по поводу того, что единственного сына нет рядом и что не он закроет им глаза на смертном ложе. Он просматривал их, не вчитываясь, не испытывая к родителям никакого сочувствия и благодаря Бога за то, что увел его подальше от их убогой, заскорузлой жизни. Плохой сын? Наверное, плохой, но умный, а следовательно, безжалостный. Жалость размягчает, обезоруживает, однако он с гневом и ужасом чувствует как с момента его приезда сюда она овладевает им все сильнее. Эдуард встает и пробирается среди мешков и узлов, набитых жалкими пожитками, которыми бедные очень дорожат и всегда таскают с собой. Унитаз в туалете до краев полон смерзшимся дерьмом. Возвращаясь обратно, он слышит, как в служебном купе стонет проводница, которую по очереди трахают двое каких-то проходимцев. Мысль о том, что можно испытывать боль за свою страну, всегда казалась ему смешной, и тем не менее ему больно.

Поезд прибыл в Харьков в семь утра, до Салтовки он добрался на такси и вышел из машины как раз напротив той халупы, где прошло его отрочество. С морским рюкзаком на плече, он поднимается по голой, как в тюрьме, лестнице. Подойдя к двери, Эдуард вдруг начинает сомневаться. Не слишком ли тяжел для пожилых людей тот сюрприз, который он им приготовил? Может, стоит попросить кого-нибудь из соседей их подготовить? Будь что будет: он нажимает кнопку звонка. Шаркая тапочками, кто-то идет из кухни. Не дожидаясь, пока дверь откроется, он произносит: «Папа, мама, это я». За дверью не расслышали: «Кто там?» Голос матери звучит недоверчиво, даже испуганно, радостных известий здесь не ждут. Видимо, мать пытается разглядеть его в глазок.

«Это я, мама, – повторяет он. – Я, Эдичка».

Она отпирает верхний засов, потом нижний, потом средний, и вот они стоят – лицом к лицу. Мелкими, стариковскими шагами подходит отец и останавливается у нее за спиной. Оба, разумеется, удивлены, но не так, как он думал: такую реакцию может вызвать приезд какого-нибудь родственника, который живет в соседнем городе и может нагрянуть без предупреждения, но не появление сына, уехав шего пятнадцать лет назад безо всякой надежды на возвращение. Родители обнимают его, гладят по лицу, потом мать слегка отходит, чтобы взглянуть на сына со стороны, рассмотреть от головы до пят, и спрашивает, где же его пальто? Он пришел без пальто? Но это немыслимо: ходить по такому холоду без пальто! У него нет денег? «Да нет же, мама, уверяю тебя, у меня есть все, что нужно». В ответ она говорит, что в шкафу висит отцовское пальто, еще хорошее, но отец его не носит, и вот они, все трое, стоят перед открытым шкафом. Чтобы их не огорчать, он меряет пальто, а они оглядывают его со всех сторон. Отец говорит: как жалко, столько хорошей одежды висит здесь в чехлах и нафталине, да и сама квартира – кому она достанется после их смерти? Ведь он не хочет жить здесь? А здесь так хорошо, удобно, спокойно. Чтобы не порождать ненужных иллюзий, Эдуард говорит, что приехал всего на несколько дней. Объясняет причину приезда: пресс-конференция, публикация книги. Ему хочется, чтобы они поняли, что он многого добился, и они могут им гордиться, но их это, похоже, мало интересует – слишком далеко и непонятно. Они даже не просят показать им книгу. В этом смысле ему повезло: книги все равно нет, и потом им вряд ли понравилось бы то, что он там написал. Единственное, что они хотят знать, – есть ли у него жена и дождутся ли они когда-нибудь внуков. «Жена есть, – отвечает он, не вдаваясь в подробности, – а детей пока нет».