Владимир Колганов - Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

Кузьма Терентьевич Солдатёнков

Однако вернемся на несколько десятков лет назад. В 1900-х годах дед Ирины Сергеевны по отцовской линии, сын действительного статского советника Сергей Александрович Базаров служил в Собственной Его Императорского Величества канцелярии по учреждениям вдовствующей императрицы Марии. Мне уже не раз приходилось описывать случаи, когда знатный дворянин выбирает себе жену без дворянской родословной — то ли по любви, то ли по иным соображениям. Вот и Сергей Александрович женился на дочери известного дипломата из семейства состоятельных купцов, действительного статского советника, чиновника особых поручений при МВД Василия Ивановича Солдатёнкова. Фамилия эта в Москве достаточно известная, поэтому расскажу, как все начиналось.

Дед Василия Ивановича, Терентий Егорович, владел большой текстильной фабрикой и несколькими лавками в Москве. После смерти отца, почетного гражданина и купца первой гильдии, старший сын Иван продолжал семейное дело, а Кузьма занялся биржевой торговлей и финансовыми спекуляциями — надо полагать, были у него на то способности. В своих занятиях оба брата немало преуспели.

Кузьма благодаря своему богатству был более известен, чем Иван. К тому же Иван Терентьевич умер рано. Помимо богатства, другой причиной популярности купца стало его увлечение западничеством. В друзьях Кузьмы Терентьевича числились и Огарев, и Герцен, даже их журнал «Колокол» отчасти издавался на средства Солдатёнкова. Однако сведения о его не вполне патриотичных увлечениях дошли наконец-то до властей. В своем донесении шефу жандармов в феврале 1858 года генерал-губернатор Москвы граф Арсений Закревский писал о нем:

«Купец Солдатёнков есть раскольник, следовательно, принадлежит к огромнейшей партии недовольных Правительством, и по своему богатству имеет сильное влияние на еретиков-староверов, которые в случае безпорядков вероятно пристанут к анархической партии и тогда горе нашему отечеству, котораго я есть искренний сын и верноподданный Государя».

А началось с того, что на купеческом собрании винный откупщик Василий Кокорев предложил устроить в Москве банкет в честь батюшки-царя. В предложенной им программе было следующее:

«В день 19 февраля, после молебствия, отправиться на место пира и в боковых залах театра прочитать все речи, приготовленныя в честь дня, дабы для обеда остались одни тосты с немногими при них словами. Все речи должны быть подвергнуты строгому пересмотру. Вот что от них главнейше требуется: доказать, что Россия, ведомая своим Царем, не внимает никаким злонамеренностям, но как не все общество одинаково смотрит на пользу предстоящаго переворота, то гражданство вступает и подает свой голос только с тою целию, чтобы всех ознакомить с будущими выгодами».

Далее предлагались следующие тосты:

«1. За батюшку царя всероссийскаго, за царя и друга человечества Александра Николаевича. Тост провозглашается пять раз: от сословия дворян, от сословия военных, от сословия ученых, от всех городских сословий в России, от всех сельских сословий в России.

2. За матушек цариц.

3. За наследника престола.

4. За государя великаго князя Константина Николаевича, сердечно и глубоко сочувствующаго державной воли государя в деле улучшения быта крестьян.

5. За весь царский августейший дом.

6. За благоденствие России.

7. За Москву белокаменную.

8. За всех сражавшихся на море и суше в минувшую войну.

9. За всех содействующих улучшению быта крестьян.

10. За здоровье тех людей, кои не вошли еще в понимание важности и пользы желаемаго государем улучшения быта крестьян. Да смягчатся их сердца, да уяснится их смысл!

11. За всех направляющих ум к истинной пользе.

12. За Царя и всю святую Русь».

В общем, мероприятие намечалось вполне благопристойное — пить русские купцы всегда умели, да так, что ни в одном глазу! Однако хорошо известно, что и в те времена, да и теперь, несогласованная политическая инициатива с мест воспринимается властями не иначе как призыв к народному бунту и покушению на нерушимые устои. В своем доносе Закревский ссылается на другой донос:

«Ваше Сиятельство! В течение 10 летняго управления вашего Москвою тишина и спокойствие господствовали в столице, не смотря на смуты во всей Европе… Всякий благомыслящий и честный человек превозносит Вас до небес, а уж какое спасибо говорят они Вам, Граф, за запрещение возмутительных обедов, которыя уже имеют дурныя последствия. Вот что я слышал 26 сего месяца, проезжая через село Лотошино (Московской губернии, Волоколамскаго уезда), где каждый воскресный день бывает ярмарка и большое стечение народа: „будто бы три купца Василий Александров Кокорев, Кузьма Терентьев Солдатёнков и Семен Александров Алексеев выкупили всех помещичьих крестьян Московской губернии и отдали уже все деньги Государю, потому что он, не имея денег, не мог этого сделать, потом делали по этому случаю обеды, на которых пили здоровье Государя и крестьян; а когда дворяне предложили, чтобы выпили за их здоровье, то купцы от сего отказались, говоря: если бы вы отпустили крестьян даром, тогда мы бы вас поблагодарили, а теперь не за „что“, и пр.“ … Не упустите также из виду, что купец Солдатёнков есть раскольник, следовательно принадлежит к огромнейшей партии недовольных Правительством, и по своему богатству имеет сильное влияние на еретиков-староверов, которые в случае безпорядков вероятно пристанут к анархической партии и тогда горе нашему отечеству, котораго я есть искренний сын и верноподданный Государя».

Как бы то ни было, для купцов все обошлось без губительных последствий, если не считать запрета на намечавшийся банкет. Весьма образно описывал сложившуюся ситуацию поэт Аполлон Григорьев в письме историку и публицисту Михаилу Погодину — здесь упомянуты фамилии западников, редактировавших издание сочинений Белинского, предпринятое Солдатёнковым:

«Увы! Ведь и теперь скажу я то же… Ведь те поддерживают своих — посмотрите-ка — Кетчеру, за честное и безобразное оранье, дом купили; Евгению Коршу, который везде оказывался неспособным даже до сего дне — постоянно терявшему места — постоянно отыскивали места даже до сего дне. Ведь Солдатёнкова съели бы живьем, если бы Валентин Корш (бездарный, по их же признанию) с ним поссорился, не входя в разбирательство причин…»

А далее поэт писал уже о личном:

«Но если б вы знали всю адскую тяжесть мук, когда придешь, бывало, в свой одинокий номер после оргий и всяческих мерзостей. Да! Каинскую тоску одиночества я испытывал. Чтобы заглушить ее, я жег коньяк и пил до утра, пил один, и не мог напиться. Страшные ночи!»