Владимир Колганов - Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

И все же сомнения остаются — вправду ли речь идет о Кончаловском? Можно было бы подумать, что все это проделки западных спецслужб с целью опорочить столпов нынешнего российского режима. Однако вряд ли братьев можно отнести к столпам. Да и ценность их философических суждений о путях развития России, на мой взгляд, весьма сомнительна. Впрочем, фильмы «Первый учитель» и особенно «Дядя Ваня» Андрея Кончаловского вполне можно причислить к классике советского и мирового кино, да и Никита был весьма интересен как характерный актер. Но вот читаем откровения Дмитрия Петровича в письме сестре в конце 1914 года — так пишет подпоручик артиллерии и вместе с тем историк, получивший образование в Германии:

«Мы должны позлорадствовать в первую очередь, мы должны насладиться поражением и позором Германии, которое придет рано или поздно. В нашей армии ожесточение растет, теперь все подвергается разрушению. И когда мы снова и окончательно вторгнемся в Пруссию, от нее камня на камне не останется. Немцы ругают нас варварами, такими мы и будем в Германии. Наши солдатики покажут себя».

Как можно так измениться за тридцать лет, из ненавистника став ярым почитателем? Видимо, виноват Октябрь 1917 года, внесший смятение в умы, сказались и годы прозябания в безвестности, когда так и не удалось приспособиться к реалиям сталинской России. А что было делать дипломированному историку, дворянину по происхождению? Не мог же он стать преподавателем истории ВКП(б). История же дооктябрьской эпохи вызывала только ностальгию по прежним временам и ненависть к большевистскому режиму. Андрей Кончаловский так описывает реакцию своего дяди на начало Второй мировой войны:

«Но когда к 1939 году нацистская Германия уже чувствовала, что будет война, то Дмитрий Кончаловский, к ужасу моего деда, приехал и сказал: „Мы только ждем, когда немцы придут, потому что они освободят Россию от большевиков“. Ну, вы представляете состояние Петра Петровича Кончаловского, когда двоюродный брат такие вещи говорит. Короче говоря, Дмитрий уехал обратно в Минск, началась война, и он там сидел и ждал немцев, собственно, он их встречал. В надежде, что они, наконец, во-первых, освободят Россию от большевиков и дадут ему возможность заниматься научной и педагогической деятельностью. Это была катастрофа для семьи моего деда Кончаловского».

А вот версия о пребывании Дмитрия Петровича в Смоленске, изложенная Андреем Кончаловским:

«А в 1964-м я открыл для себя Дмитрия Кончаловского и его книгу „Пути России“ — не побоюсь сказать, великую книгу.

Дмитрий Петрович Кончаловский, доктор honoris causa Оксфордского университета, профессор-историк, пятнадцать довоенных лет сидел без работы, большевики не позволяли ему читать лекции. Какое-то время жил изданиями за границей, публиковал в Оксфорде труды о земельных реформах Гракхов, с горизонта практически совсем исчез. В 1939 году приехал в Москву и сказал:

— Война неизбежна.

Потом появился в июне 1941-го, сказал:

— Днями войдут немцы. Я уезжаю в Минск. Буду их ждать. Только они избавят нас от большевиков. Прощайте!

Представляю, что творилось с дедом. Брат уезжает встречать немцев! Со всеми тремя своими детьми. Катастрофа! С тех пор в семье о нем никогда не вспоминали. Кое-что про него знали, но многого и не знали вовсе. Немудрено, что о существовании Дмитрия Кончаловского я узнал только где-то в начале 60-х.

Он действительно дождался немцев, встречал их хлебом-солью, немцы дали ему церковноприходскую школу. Сын его, офицер действующей армии, узнав об этом, бросился под танк с гранатами. Иллюзии моего двоюродного деда очень скоро развеялись. Увидев, как кого-то за волосы тащат в гестапо, он побежал с криком:

— Что вы делаете! Вы нация Шопенгауэра, Ницше и Шпенглера!

Его посадили. Всю жизнь он боялся ГУЛАГа, а оказался в концлагере освободителей от коммунизма. Там он написал свою великую книгу».

По версии же мюнхенских историков, в лагере Кончаловский был, но только в лагере для перемещенных лиц уже после войны, на территории Германии.

Кто тут прав, не берусь судить, поскольку с документами не был ознакомлен. Однако неоднократно повторяемое славословие Андрея Сергеевича в адрес своего дяди после сообщения из Мюнхена больше слышать не пришлось. И кстати, семейной катастрофы так и не случилось — это если иметь в виду катастрофу в общественном положении семьи. А было ли что-либо подобное, если речь зайдет о нравах, пусть каждый сам для себя решает.

Но вот еще о чем следует сказать. В своих интервью Никита Сергеевич Михалков не раз повторял цитату из книги своего дяди:

«В государстве, где утеряны понятия стыда и греха, порядок может поддерживаться только полицейским режимом и насилием».

Не знаю, пытался ли таким образом Никита Михалков объяснить то, что происходило в Германии много лет назад, или оправдать своеобразное понимание своим дядей понятия греха — я имею в виду грех перед русскими людьми, многие из которых погибли от рук гитлеровских варваров. Можно предположить, что неосознанное пристрастие его к повторению этих слов как-то связано с книгой брата. Честно скажу, «Низкие истины» Андрея Кончаловского я до конца не дочитал. Искал, искал, но так и не нашел в этих «истинах» свидетельство наличия у автора стыда или же готовности к искреннему покаянию.

Впрочем, есть и другое объяснение смысла упомянутой цитаты. Люди, утратившие стыд, грешившие уже не раз, нередко громче всех кричат о всеобщем «оскотинивании», о необходимости сильной власти. Им, уютно устроившимся наверху, только такая власть может гарантировать забвение их собственного греха, только в таких условиях Латунские могут продолжать травить Булгаковых, а новоявленные Швондеры — распределять недвижимость под звуки хорового пения своих любимых чад и прочих поднадзорных.

А между тем обвинение в потере стыда и в лицемерном толковании понятия греха можно было бы предъявить не только кое-кому из знатных граждан родимого отечества. Вот небольшой пример. Еще полвека назад в Голливуде принято было снимать два варианта постельных сцен. Один, строгий, обязательно в одежде, был предназначен для внутреннего потребления, для американцев. Другой вариант, довольно откровенный, монтировали в фильм, который шел на экспорт. Причина достаточно проста — кинопродюсеры стояли на страже нравственности своих сограждан, этого требовал от них закон. Что будет с иностранцами — законодателям было наплевать. Главное, чтобы экспортируемый товар приносил киноиндустрии прибыль. И смех и грех… Хотя в последнее время уже явно не до смеха.

Понятное дело, что ни сухой закон, ни даже запрет на распространение эротики нужного эффекта не имели — экономическая целесообразность определяет все и сносит напрочь все преграды, будь то полицейские кордоны, «антилиберальные» законы или требования наивных борцов за нравственность. До какой степени «откровенности» дойдет в скором будущем кино, думаю, угадать никто не сможет. Но что можно этому противопоставить? Цензуру? Вот уже слышу озлобленные голоса и обвинения в покушении на всеобщую свободу. Скажут: «Не хочешь — не смотри! А нам свое ханжеское мнение не навязывай!» Да не навязываю я, вот только удивляюсь. И вспоминаю слова Дмитрия Петровича, цитированные выше. И задаю самому себе вопрос: неужто нравственность придется насаждать насильно?