Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

В своем отчете Томмессен делает особый упор на психологии американца: «Элсуорт, как известно всем, человек необычайно сдержанный и скромный, почти безропотный, но такие люди зачастую весьма уязвимы, они копят и носят в себе впечатления, которые остальными давно забыты. Во многом это свойственно и Элсуорту. Сложности с самоутверждением привели к тому, что он, чуть что, воображал себя обойденным. Его отношение к Нобиле в этом плане общеизвестно; менее известно, что те же чувства он испытывал и к Рисер-Ларсену».

Ревнивая обидчивость американца возникла не вчера. По мнению д-ра Томмессена, у него была своя теория насчет того, по чьей вине он не попал в число авторов предыдущей экспедиционной книги. Элсуорт «непоколебимо верил, что виной всему интриги Рисер-Ларсена и что возможным это оказалось оттого, что Рисер-Ларсен пользовался особым расположением Руала Амундсена». [163] Отмеченные Буманн-Ларсеном «шашни и козни» едва ли будут учтены в будущем историками Арктики, но пренебрегать ими специалист по общественным отношениям, очевидно, не вправе.

Учитывая эту предысторию, в общем, не удивительно, что американец относился к главному итальянскому сопернику Рисер-Ларсена с определенной симпатией; позволю себе вновь процитировать Томмессена: «Впоследствии эта дружба потерпела фиаско, но в Риме его явно больше привлекал сдержанный Нобиле, чем импульсивный Рисер-Ларсен».

В Риме Элсуорт склонен поддержать целый ряд требований Нобиле, в частности: его имя должно быть включено в официальное наименование экспедиции, и он станет одним из авторов будущей книги. Амундсен же, напротив, все больше придерживается непримиримой линии Рисер-Ларсена.

Знаменательный инцидент происходит незадолго до отъезда из Рима. Наконец-то четверо руководителей достигли соглашения о процедуре принятия решений на борту дирижабля в случае, если полет придется прервать. Когда норвежцы вернулись в гостиницу, Элсуорт отвел Томмессена в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз. Американец дает выход своему недоверию к Рисер-Ларсену в серьезных обстоятельствах и заявляет, что все-таки не может поддержать соглашение, однако, не смея изложить полярнику альтернативную идею, просит об этом Томмессена.

«И вот я, испросив высочайшей аудиенции, отправился к Амундсену, который ответил на мои слова вспышкой гнева. Он мгновенно разгадал замысел Элсуорта и вскричал: "Он работает на Нобиле!" Мы еще немного поговорили, и он отослал меня к Элсуорту с категорическим отказом. Однако Элсуорт не сдался, попросил меня вернуться к Амундсену и заверить, что он по-прежнему питает к полярнику дружеские чувства и вовсе не хотел его обидеть, а стало быть, тот может без колебаний пойти на изложенное предложение! С этим несколько противоречивым заявлением я опять поднялся к Амундсену, и на сей раз, выслушав меня, он просто рассвирепел, помчался в номер Элсуорта, в сердцах выругал американца и вернулся к себе. Когда я позднее зашел к Элсуорту, я застал его совершенно подавленным, однако он сказал, что поддержит соглашение, если я дам честное слово, что Рисер-Ларсен в написании книги участвовать не будет. Я толком не понял связь между этими двумя проблемами, но для Элсуорта такая связь явно существовала».

Торжественная передача дирижабля была назначена на 29 марта 1926 года. Но прежде Линкольну Элсуорту пришлось спасать экспедицию от острого кризиса: недоставало средств на страховку. Прибегнув к помощи телеграфа, богач сумел организовать 20 тысяч долларов, которые и предоставил в распоряжение Общества воздухоплавания, правда, по словам Томмессена, при одном непременном условии: «…если я дам честное слово, что Рисер-Ларсен в написании книги участвовать не будет». К счастью, это была не проблема, так как, по договоренности, технические разделы книги будет писать полковник Нобиле.

Церемония в ангаре под Римом вылилась в пышный спектакль, отмеченный великодержавными амбициями и фашистским энтузиазмом — ведь героический проект наконец-то близок к осуществлению! Диктатор новой Римской империи Муссолини произнес речь от имени счастливых дарителей. А главный редактор «Тиденс тейн» Томмессен, облачившийся ради такого случая в официальный костюм, рассыпался в благодарностях за дирижабль. Кульминацией стала смена флага. Итальянский флаг спустили, а затем подняли норвежский. Совершил этот почетный акт Оскар Вистинг — первый среди мастеров на все руки.

Однако наречь дирижаблю имя, по традиции, могла только женщина. У холостяков Амундсена и Элсуорта никого подходящего под рукой не нашлось. А красивая жена и дочка Умберто Нобиле исключались. Стало быть, на выручку волей-неволей пришла г-жа Рисер-Ларсен. «Я, разумеется, настоял на том, что дирижабль не только должен лететь под норвежским флагом, но также и носить имя моей родины», — пишет в мемуарах полярник. Увы, и здесь все кончилось неоднозначно. Помимо флага на ахтерштевне, сам корпус дирижабля нес итальянские цвета, да и первоначальное название перед новым «крещением» не смыли. Таким образом, дирижабль «Норвегия» сохранил и свой старый номер — N-1. Знаменательно, что позднее летательный аппарат будет зарегистрирован в Норвегии тоже под номером N-1 (первый и единственный норвежский дирижабль), а значит, все уладится. Как будто бы.

Пока канонир Вистинг, Бенито Муссолини, жена Рисер-Ларсена и прочие второстепенные персонажи красовались на исторической сцене, сам полярник стоял на заднем плане как безымянный зритель. Ему не отвели никакой роли, но не оттого, что нарочито обошли вниманием, — просто он вообще не должен был здесь присутствовать. Амундсен и Элсуорт без предупреждения прибыли в Рим тремя днями раньше, а в тот день, когда была торжественно разбита бутылка шампанского, уехали, хотя дирижабль вылетал из Чампино лишь 10 апреля.

До сих пор роль Руала Амундсена во многом поразительно напоминала роль зрителя. Полярник считал, что на своем веку вполне достаточно гнул спину; не грех и явиться на Шпицберген, так сказать, к накрытому столу. Впоследствии Ролф Томмессен писал: «Вообще было очень-очень жаль, что знакомство Амундсена с экспедицией и с итальянскими участниками оказалось, по сути, крайне слабым; кроме Нобиле, он даже по фамилиям итальянцев не знал. В этой ситуации, когда было особенно важно подчеркнуть руководящую роль норвежцев, многое сложилось бы иначе, если бы сам руководитель отчетливо сознавал, что никакое славное прошлое не может заменить тяжких будничных трудов».

21 апреля 1926 года пароход «Кнут Сколюрен» прибыл в Кингсбей. Руал Амундсен сошел на берег первым, за ним последовали его спутники. Не считая денежного американца, самым близким Начальнику человеком был заведующий матчастью Фриц Г. Цапфе, который сотрудничал с ним еще во времена «Иоа». Цапфе никогда не участвовал в практических операциях, но мог похвастаться тем, что он старейший из людей Амундсена.