Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

Крайне педантично поведав историю вопроса (год за годом, начиная с 1905-го), наставник далее пишет, что «с кровью в сердце» отказался от плана, «который вынашивал столько лет и который обогатил бы новым содержанием мою жизнь, в пользу Вашего похода, поскольку считал, что это будет справедливо и принесет Норвегии больше славы». Слава отечества — краеугольный камень нансеновской вселенной, цель, которой призваны служить и земле-проходческие, и научные достижения. Вот почему он также признаётся, что обрадовался вести о перемене курса «Фрамом»: теперь Южный полюс все-таки мог быть покорен норвежцем.

Профессор отвечает Руалу Амундсену от имени страны. Для Фритьофа Нансена Норвегия представляла собой нечто большее, чем виделось Амундсену, когда он сочинял свой ультиматум. Вот почему строитель нации открывает его взгляду свой собственный мир. Говорит, что понимает: Амундсен имел право выразить горечь по отношению к Норвегии, где даваемые обещания более не стоят ломаного гроша. «Если теперь, в конечном счете, Вы отправитесь в плавание и совершите на "Фраме" поход, от которого — ради другого Вашего похода — отказался я, и из этого предприятия ничего не выйдет, тогда я скажу, что жизнь иногда преподносит нам странные сюрпризы».

Письмо из Пульхёгды с его ретроспективным самораскрытием могло бы принадлежать перу стареющего Ибсена. Это уничтожающий документ… и одновременно исполненный сочувствия. Это попытка направить преемника на путь истинный. Как бы то ни было, письмо заканчивается уверениями, что профессор «из чувства искренней дружбы хотел бы помешать Вам под горячую руку сделать то, о чем Вы впоследствии можете жалеть».

На следующий же день после получения Амундсеном письма Фритьофу Нансену доставляют телеграмму из Америки: «Everything OK writing» [92] «Всё порядке подробности письмом» (англ.). .

Позднее оттуда же приходит письмо. «Вероятно, я нуждался в Вашем нагоняе. Вздумай кто-либо другой наносить мне такие удары, я бы настроился на сопротивление. Вам же я обязан столь многим (куда большим, чем я себе представлял), что тихо склоняю голову и принимаю их».

Тем не менее Амундсен продолжает настаивать на важности мелочей: «По-моему, многие серьезные предприятия срываются из-за невнимания к ерунде. Боюсь, во время многолетнего однообразного дрейфа среди льдов то, что кажется пустяком в условиях цивилизации — например, повысят ли Хельмера Ханссена до таможенного чиновника, получит ли Вистинг обещанное ему место смотрителя маяка и проч., — может вырасти до гигантских размеров и представлять опасность для выполнения важного задания. Мой опыт подсказывает, что в полярной экспедиции необходима строжайшая дисциплина». Такие доводы кажутся предусмотрительными, однако они также свидетельствуют о том, насколько Руал Амундсен боится потерять уважение, насколько он боится собственного экипажа. Между строк тут читается имя Ялмара Юхансена.

В целом письмо столь же униженное, как то, которое Амундсен когда-то послал с Мадейры: «Наконец, заклинаю Вас не сердиться на меня. Я вложу в заключительную часть похода все свои силы и волю».

Перед братом он держится храбрее: «Получил от Старика довольно резкое письмо, но в очередной раз дал ему отпор… разумеется, в спокойном тоне. Со временем прочитаешь. У него тоже хватает обид».

Посреди этого выяснения отношений до Леона доходит из Америки неожиданное и весьма драматичное распоряжение: «Позаботься о продаже Ураниенборга, освободи меня от него. Мне станет гораздо легче».

Проблема усадьбы связана с другой проблемной областью, более частного свойства. Полярный путешественник получил письмо от своей невестки Малфред. Речь в нем шла о Ежике. «Как явствует из письма, он недвусмысленно грозил ей самоубийством… Я могу в отдельных случаях испытывать уважение к человеку, который лишает себя жизни, — но не к тому, который грозится это сделать. Похоже, все непосвященные (Бугге, Дедикен и др.) на его стороне. Это меня ничуть не удивляет, поскольку он прекрасно умеет говорить в свою защиту». Руал склонен уступить нажиму и приобрести для Густава дом. «Но… сначала нам нужно избавиться от Ураниенборга. Уехать так надолго, как собираюсь я (на несколько лет), и содержать два дома будет невозможно. Хватит расходов и на новый, который следует купить».

Для Руала Амундсена Ураниенборг был не просто пристанищем, он означал также принадлежность к стране. Сколько бы полярник ни склонял голову перед Фритьофом Нансеном, он продолжает стоять на своем по отношению к Норвегии в целом: «Я сам поговорю по приезде с Кнудсеном, и все же напомни ему о моем утверждении в одном из предыдущих писем — если не будут выполнены все обещания до единого, я больше не пошевелю и пальцем». Леону Руал признается в том, в чем не может признаться Нансену: «Мне бесконечно все надоело… в том числе мои дорогие соотечественники. От них не дождешься ничего, кроме обещаний, обещаний и снова обещаний».

Продажа Ураниенборга означала бы куда более серьезный и безапелляционный разрыв, чем просто расставание с недвижимостью на берегу Бунне-фьорда: «Я почувствую себя свободнее, зная, что порвал все связи с родиной. Обращение, которому нас подвергают после похода на Южный полюс, подсказывает мне, что не мешает выправить бумаги для получения американского гражданства. Вернувшись из следующей экспедиции, я буду волен мгновенно стать гражданином Североамериканских Соединенных Штатов. Сам знаешь, насколько легче мне тогда будет работаться».

Исходящая от норвежского героя угроза сменить гражданство рассчитана на премьер-министра Кнудсена. Это угроза передать в чужие руки достижения Норвегии: Северо-Западный проход, Южный полюс, Северный полюс и т. д. Родина не стоит для Амундсена во главе угла, как для Нансена. Если верить письму, для Руала самое важное — работа. Но что он подразумевает под работой? Ему не хочется заниматься научными исследованиями и открывать законы природы, как того требует от него Нансен; работа Амундсена — открывать мир. Для дела его жизни Норвегия — источник средств, государственная казна, из которой можно черпать. Когда черпать оттуда больше не получается, надо сменить гражданство. Полярник готов к переселению в Америку — как последний гонимый нищетой эмигрант.

Эта серия отчаянных шагов в отношении норвежского правительства была умным маневром со стороны Руала Амундсена. Он проделал их через Леона. Таково было распределение ролей. Руал выступал в виде несгибаемой воли, в виде бескомпромиссной, первозданной силы. Леон мог играть этой силой, но обычно пропускал ее сквозь фильтр такта и дипломатической хитрости. Тогда Руал Амундсен представал могучим и бесстрашным человеком, не утрачивая при этом цивилизованного облика. Лишь перед Нансеном он унизился, раскрыв свое подлинное лицо. Уже второй раз.