Тур Буманн-Ларсен - Амундсен

В отличие от Олонкина, Харалд Ульрик Свердруп изначально был человеком, перед которым открывались все возможности. Он происходил из знатного норвежского рода и Тюлучил отменное образование. Будучи метеорологом и океанографом, он считался на корабле едва ли не главной фигурой. Все научные достижения экспедиции зависели исключительно от него. Когда прочие начинания сорвались, он занялся этнографическим изучением сибирских чукчей, так что экспедиция не осталась без исследовательских результатов. Кроме того, эти занятия позволяли д-ру Свердрупу бывать на корабле меньше других членов экипажа.

Тридцатидвухлетний ученый был разочарован, что до сих пор не имел шанса развернуться в профессиональном отношении, однако считал своим долгом не покидать вверенного ему поста (пока позволяло его физическое состояние). Он также прекрасно понимал, что у него нет выбора. Если бы он бросил экспедицию, то таким образом испортил бы себе репутацию на родине. Д-р Свердруп призван был выполнять самостоятельные задания и занимал строго определенную позицию в отношении Руала Амундсена. Рассматривая Начальника как абсолютную власть, ученый вел себя кротко и в то же время с чувством собственного достоинства. Помимо всего прочего, Свердруп был наделен душевными качествами, позволявшими ему видеть экспедицию и Амундсена в более широкой перспективе. Как ни скверно развивались события, он старался извлечь из ситуации всю возможную пользу для себя и для науки.

Что касается третьего участника, к нему слова Руала Амундсена тем более относятся в полной мере: Оскар Вистинг следует за своим полководцем, как стойкий солдатик… и, если понадобится, пойдет до конца.

А как насчет самого Начальника? В прошлом у экспедиции остались два бесполезных года, в будущем — еще неизвестно сколько лет. Может, Амундсену пора признать поражение и сойти на берег? В пространном письме Леону он говорит: «Будь я здоров, я бы и внимания не обратил на все эти неприятности, но, увы, я чувствую себя так, что впору первому ехать домой. Сердце у меня не работает как следует, а потому не позволяет мне много эскапад. Я держусь изо всех сил, стараюсь не терять мужества, однако, сам понимаешь, мороз, отсутствие солнца и огромная ответственность скоро меня доконают».

Это похоже не столько на привычную напористость, сколько на тягу к смерти. Во всяком случае, от легендарного оптимизма Амундсена мало что осталось. Полярный путешественник имеет законный предлог для прерывания экспедиции — собственное здоровье. Его основной целью было возглавить штурм Северного полюса. Но эта «эскапада» требует отменного физического состояния, так что, если поход будет прерван, вывод напрашивается сам собой. Начальнику надо было «первому ехать домой».

Ехать к чему?

«Впрочем, говоря по чести, я предпочитаю сидеть тут, чем возвращаться к неизменным обстоятельствам… а что они не изменились, явствует из твоей телегр. про Лондон. Кроме всего прочего, надо вместе с французами сказать: "Le vin est tiré — il faut le boire" [105] Букв.: «Вино откупорено — его надо пить» (фр.). Или: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». . Каков бы ни был результат, мне следует добороться до конца». Руал Амундсен больше не может нажимать на жалость к себе. Свадебное путешествие превратилось в похоронную процессию.

Что же говорилось в телеграмме от Леона? Какую весть привез из далекого Анадыря Хельмер Ханссен? Слов там явно было немного, но Леон наверняка выбирал их с присущими ему тщательностью и осмотрительностью. Во всяком случае, их хватило, чтобы полярный путешественник решил продолжить путь во льдах.

Фразу о «неизменных обстоятельствах» не следует понимать буквально. Обстоятельства изменились, и изменились в сторону, худшую для Руала Амундсена и лучшую для госпожи Беннетт. Сведения из Лондона поставил Леону неизменно готовый к услугам дипломат Херман Гаде.

После отплытия «Мод» неустанные попытки полярника содействовать лучшему другу наконец-то принесли плоды: Хермана Гаде назначили норвежским посланником в Рио-де-Жанейро. Скорее всего, Руал нашептывал премьер-министру другую столицу, но это было лишь начало. Херман Гаде получил должность, задание и форму, которых был достоин. Впрочем, предприимчивый дипломат не собирался сидеть, как пришитый, на одном месте в ожидании следующего карнавала. Новый, 1920 год он уже встречает в Лондоне.

«Сердечно благодарю за дружеское послание из Лондона и сведения в нем, представляющие значительный интерес, — пишет Леон Амундсен Херману Гаде. — Надеюсь, позднее у тебя был повод встретиться с упомянутым лицом, и я могу рассчитывать на новые вести о нем». Письмо датировано 9 февраля 1920 года. Спустя два месяца выводы передана далее через Анадырь. Какие же сведения, представлявшие «значительный интерес», мог дипломат огласить, прежде чем состоялась его встреча «с упомянутым лицом»?

Вывод напрашивается сам собой: Чарльз Пито Беннетт подарил супруге новый дом. Речь шла о настоящей вилле, вернее, о помещичьей усадьбе неподалеку от Лондона, в идиллическом графстве Суррей, под Кобемом. Усадьба называлась Ли-Корт и, с одной стороны, была загородной, располагала парком и теннисными кортами, а с другой — была совсем близко от центра империи и земного шара. Воздушный замок для женщины твоей мечты.

Это свидетельствовало скорее о воссоединении Беннеттов, чем о готовящемся разрыве между ними. С матримониальной точки зрения лондонские обстоятельства и впрямь оставались «неизменными», что, вероятно, и дал понять Леон через Анадырь.

Руал Амундсен, что называется, влип. Сидит себе в каюте со своими отравленными легкими и надорванным сердцем, с укороченной двумя переломами рукой, со спиной, во всю длину которой тянутся шрамы от медвежьих когтей. Надо ж было так влипнуть… Жених один-одинешенек сидит в свадебном номере, пораженный в самое сердце телеграммой из Анадыря, тогда как над ним летят по красному фону белые чайки надежды:

So love is with the lover's heart

Wherever he may be.

Только в письме от 5 августа 1920 года, которое Руал Амундсен посылает брату из Нома (когда прошло свыше двух лет после отплытия «Мод»), он признается: «Я должен сказать тебе, что перед отъездом подарил Ураниенборг Кисс». Видимо, Леона ошеломило это сильно запоздавшее сообщение, и он не поверил собственным глазам. В отсутствие брата именно Леон Амундсен управлял обоими поместьями на берегу Бунне-фьорда. Летом управделами жил с семьей в Рёдстене. Кроме того, эта недвижимость составляла довольно большую часть Руалова капитала, то есть капитала, из которого финансировался поход на «Мод».

А развивались события следующим образом. 26 июня 1918 года Руал Амундсен вручил адвокату Трюгве Гудде генеральную доверенность, согласно которой тот мог от имени своей сестры распоряжаться как Ураниенборгом, так и Рёдстеном. Первоначально полярник хотел оформить на Кисс Беннетт дарственную, но из практических соображений сошлись на доверенности. Очевидно, тогда же Руал вместе с адвокатом Гудде составил и новое завещание — в пользу Кисс.