Родион Нахапетов - Влюбленный

С отъездом Маши наша жизнь вернулась в прежнее русло. Катя тут же избавилась от ящериц, признавшись, что они ей надоели. Дом притих. Ни танцев, ни крика, ни смеха. Мы снова чинно — благородно стали ходить в кино, читать книги, смотреть телевизор и ждать чуда.

Позвонил старый Наташин приятель Дик Робертсон, президент студии «Уорнер Бразерс» (ТВ).

— Родион, — обратился он ко мне, — хочешь встретиться с Горбачевым?

— Конечно, хочу. А где он? В Лос — Анджелесе?

— Нет, он прилетает только в конце следующего месяца. Получать какую‑то премию, награду, — не знаю. Соберется городская общественность. Горбачев — это интересно! Я уже заказал стол (как выяснилось, за 10 ООО долларов) и приглашаю тебя. Будешь сидеть за столом «Уорнер Бразерс». Идет?

— Конечно, идет!

Конечно! Ведь не каждый день удается увидеть живого Горбачева. Он — человек — легенда. Как бы я ни относился к Михаилу Сергеевичу сегодня, ореол президента Советского Союза, лидера великой державы, все еще имел магическую, притягательную силу.

Михаила Сергеевича и Раису Максимовну американцы приветствовали стоя.

Зал, в котором происходила встреча, был празднично украшен. Десятки столов, сервированных к обеду, располагались таким образом, чтобы отовсюду была видна сцена с трибуной.

Стол студии «Уорнер Бразерс» располагался рядом со сценой, так что я мог видеть Горбачева и его супругу совсем близко и аплодировал изо всех сил.

Раиса Максимовна выглядела прекрасно, как всегда, и Михаил Сергеевич нисколько не изменился, как будто он все еще был в силе и власти. Важные московские гости занимали места на сцене с таким достоинством, что мне на мгновенье почудилось, что я не в лос — анджелесском отеле, а в Кремлевском Дворце съездов, где Первый (или Генеральный, не помню) секретарь КПСС будет отчитываться о проделанной за пять лет работе.

Михаилу Сергеевичу вручили какую‑то статуэтку за выдающиеся заслуги в области экологии. Поздравлял президент организации «Зеленый крест», членом совета директоров которой являлся и Горбачев. Затем выступил он сам.

Не буду долго останавливаться на его речи. То были разумные, но очень общие слова о необходимости сохранять нашу планету в чистоте. Оберегать от загрязнения.

Михаил Сергеевич несколько раз посмотрел в мою сторону, но, думаю, не узнал. Может, «не навел фокус» или был ослеплен светом из зала или, что вполне вероятно, он вовсе не знал, кто я такой. Мне, однако, показалось, что Раиса Максимовна задержала на мне взгляд, Явно припоминая знакомое лицо.

Как только торжественная часть закончилась, я направился к Горбачеву, успев заметить, как Раиса Максимовна шепнула мужу: «Смотри, кто идет».

Горбачев, широко улыбнувшись, протянул мне руку:

— Родион? А вы что здесь делаете?

— Пришел вас повидать, послушать!

Раиса Максимовна подошла тоже.

— Миша, помнишь его в «Валентине»?

— Да, конечно. Я давно его заметил, только мне и в голову не приходило… Хороший фильм. Я помню, помню. «Валентина»… По Вампилову, да?

Подойдя к сидевшему на сцене Горбачеву, я нарушил протокол. Публика из зала решила, что им тоже надо быть посмелее, и повалила к сцене. В следующее мгновенье я оказался оттиснутым толпою.

— Ваша дочь еще ходит в балетное? — громко, чтобы быть услышанной, спросила Раиса Максимовна (я знал, что внучка Горбачева тоже учится в балетном).

— Да, — так же громко ответил я, чувствуя, как возбужденная публика отодвигает меня все дальше и дальше. — А как ваша внучка? Она, по — моему, на год младше нашей Ани.

— Внучка делает успехи, — Горбачев на секунду оторвался от автографов и подключился к нашему разговору. — Очень любит балет, очень любит…

Последние слова я разобрал лишь по движению губ. Гвалт стоял невообразимый.

Горбачев придвинулся к микрофону и сказал:

— Господа! Я рад был бы провести с вами больше времени, но мне надо уезжать. Еще раз благодарю вас за столь радушный прием и желаю вам всего хорошего. До свидания!

— Михаил Сергеевич, — остановил я Горбачева на выходе, — мне так хотелось бы с вами поговорить.

Горбачев неожиданно перешел на «ты»:

— Ты собираешься в Москву? Или здесь — бесповоротно?

— Нет, я в Москве бываю очень часто. У меня есть фонд, мы помогаем детям с пороками сердца.

— Ну так позвони и заезжай на чашку чая. Вообще, это очень грустно, что ты уехал.

— У меня здесь жена. Но я российский гражданин.

— О! Я еще помню вас в «Рабе любви», — вспомнила Раиса Максимовна и протянула горбачевскую визитную карточку. — Непременно позвоните.

— Конечно! С радостью! — воскликнул я.

— Да, да! — Михаил Сергеевич тоже вспомнил. — Как же, «Романс о влюбленных»!

— Нет, Миша, — поправила Горбачева Раиса Максимовна. — Родион был в «Рабе любви». «Романс» — это другой фильм.

— Да, конечно! — согласился Горбачев. — Звони и заходи.

Горбачев, окруженный свитой, удалился, а я вернулся к своему столу — рассказать Дику Робертсону, какой Горбачев хороший, простой и легкий в общении человек. Все сидевшие за столом студии «Уорнер Бразерс» повернули головы в мою сторону и слушали затаив дыхание.

Когда спустя несколько дней Уэлпли узнал о моей встрече с Горбачевым, он очень воспрял духом.

— А Горбачев видел «Не стреляйте в белых лебедей»? — спросил он.

— Не знаю, я не спрашивал.

— Если он видел… Представляешь, получить от Горбачева записку, что ему твой фильм нравится! А мы потом покажем эту записку, скажем, Тернеру. Ты понимаешь — с нами сразу же начнут разговоривать как с людьми.

— Джон, я не привык пользоваться такими приемами.

— А что в этом предосудительного? Мы должны продвинуть вперед наш сценарий. Американская версия фильма, который нравится Горбачеву. В Америке это сработает, поверь!

В следующий мой приезд в Москву я первым делом позвонил Горбачеву. Мы договорились о встрече в его фонде, у метро «Аэропорт». Наша застольная беседа, начавшаяся без пятнадцати девять вечера и продлившаяся сорок пять минут (крепкий чай, бутерброды с копченостями, печенье и конфеты), еще раз убедила меня в том, что Горбачев активен, мудр и бодр духом. В те дни уже началась подготовка к выборам, и Горбачев был настроен соответственно. Он помнил моих «Лебедей» и согласился черкнуть пару строчек, поддерживающих идею. Горбачев находил это вполне естественным, поскольку в фильме речь шла о защите окружающей среды, а это прямая задача Горбачева. Разговор был очень непринужденный, мне показалось даже, что Горбачев, беседуя со мной, отдыхал после тяжелого трудового дня. Мы поговорили об общих знакомых, о его внучке, о новом времени (критикуя, Горбачев ни разу не назвал имя Ельцина), много толковали об искусстве.