Михаил Филин - Толстой-Американец

(Вяземский П. А. Сочинения: В 2 т./Сост., подг. текста, вступ. ст. и коммент. М. И. Гиллелъсона. Т. 1. М., 1982. С. 88–90)

(II, 142)

(Фомичёв С. А. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»: Текст, датировка, сатирическая направленность // Временник Пушкинской комиссии. Вып. 26. СПб., 1995. С. 83)

Ты часто плакал, родитель мой, и огорчения убелили твои волосы. Нередко глубокое страдание терзало грудь твою; нередко надрывалось твоё благородное сердце.

Я сама, твоё родное, нежно любимое дитя, стоила тебе многих слёз, нанесла твоему сердцу много ран, я, которая милее тебе, нежели кровь, обращающаяся в твоём сердце.

Часто, бывало, завывал холодный ветер, дни бывали мрачные и бурные; но ясен теперь вечер, согретый ясными лучами солнца.

Дорогие твои очи не будут уже проливать иных слёз — кроме радостных: ты пробудишься в радости и заснёшь в упоении!

< 1830-е гг.>

(Сочинения в стихах и прозе гр<���афини> С. Ф. Толстой. Ч. 1. М., 1839. С. 206–207; пер. с англ. М. Н. Лихонина)

(Сочинения в стихах и прозе гр<���афини> С. Ф. Толстой. Ч. 1, 2. М., 1839. Шмуцтитулы)

Полагаем, что читателям книги будет небезынтересно ознакомиться и с небольшой коллекцией анекдотов о графе Фёдоре Ивановиче Толстом. Под анекдотами здесь подразумеваются рассказы его современников, достоверность которых определить уже вряд ли возможно, или же мемуарные сообщения, носящие заведомо легендарный характер.

Чего про него не рассказывали! Будто бы в отрочестве имел он страсть ловить крыс и лягушек, перочинным ножиком раз-резывать их брюхо и по целым часам тешиться их смертельною мукою; будто бы во время мореплавания, когда только начинали чувствовать некоторый недостаток в пище, любезную ему обезьяну женского пола он застрелил, изжарил и съел; одним словом, не было лютого зверя, с коего неустрашимостью и кровожадностью не сравнивали бы его наклонностей.

(Вигель Ф. Ф. Записки: В 2 кн. Кн. 1. М., 2003. С. 347)

Американец граф Толстой наплевал на полковника Дризена. Была дуэль, и Толстого разжаловали. Тогда он отправился в кругосветное плавание под командой Крузенштерна. Его наклонности скоро обнаружились, и он такую развёл игру и питьё на корабле, что Крузенштерн решился от него отделаться. Сделана была остановка на Алеутских островах; все сошли и разбрелись по берегу. Сигнал к отъезду был подан как-то неожиданно; все собрались и отплыли, как бы не найдя Толстого. При нём была обезьяна; с нею он пошёл гулять, а потом рассказывал для смеха, что первые дни своего одиночества он питался своей обезьяной. Адмирал Рикорд проходил мимо о строва, на котором оставлен был граф Толстой, и взял его в Россию.

(Русский архив. 1898. № 11. С. 437)

Рассказывали, что во время кругосветного плавания командир корабля, на котором находился граф Толстой, приказал бросить в море обезьяну, которую тот держал при себе. Но Толстой протестовал и просил командира позволить ему зажарить её и съесть. Впрочем, Толстой всегда отвергал правдивость этого рассказа.

(Вяземский П. А. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 8. СПб., 1883. С. 504–505)

Он развил одни буйные страсти, одни дурные наклонности, и это не удивительно: всему порочному позволяют у нас развиваться долгое время беспрепятственно, а за страсти человеческие посылают в гарнизон или в Сибирь при первом шаге… Он буйствовал, обыгрывал, дрался, уродовал людей, разорял семейства лет двадцать сряду, пока, наконец, был сослан в Сибирь, откуда «вернулся алеутом», как говорит Грибоедов, т. е. пробрался через Камчатку в Америку и оттуда выпросил дозволение возвратиться в Россию. Александр его простил — и он, на другой день после приезда, продолжал прежнюю жизнь.

(Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 8. М., 1956. С. 243)

В моём детстве я видал Американца и слышал впоследствии о нём рассказы и анекдоты и на зелёном поле, и на необитаемом острове, куда будто бы высадил его капитан корабля за попытку взбунтовать экипаж; на острове оказались дикари, которые хотели принести Американца в жертву идолам, но во время жертвоприношения неожиданно приплыло другое племя, и после кровопролитного боя с туземцами, хотевшими полакомиться Т<���олсты>м, победители освободили его и по белому цвету кожи возвели его самого в достоинство идола, и тому подобные нелепости. Рассказывали о возвращении Американца с острова с обезьяною, о её трагической смерти, оригинальной трапезе на её тризне; об исповеди ( о чижике ), и чего-чего только не творил Американец, и чего только о нём не рассказывали! Помню один характерный рассказ, но не ручаюсь за его достоверность.

Т<���олстой> был дружен с одним известным поэтом, лихим кутилой и остроумным человеком, но остр о ты и каламбуры которого подчас бывали чересчур колки и язвительны. Раз, на холостой пирушке, один скромный молодой человек не вынес града насмешек и неожиданно для всех вызвал остряка на дуэль. Озадаченный и отчасти сконфуженный, поэт идёт в другую комнату, где метал банк Т<���олстой>, который, взглянув на друга, по его расстроенному лицу понял, что с ним случилась какая-нибудь неприятность. Т<���олстой> перестал метать банк и подошёл к другу, который передал ему о неожиданном пассаже . Американец извинился перед партнёрами, передал кому-то метать банк, пошёл в другую комнату, подошёл к вызвавшему на дуэль его друга и, не говоря ни одного слова, дал ему пощёчину! Тут же решено было драться. Т<���олстой> настаивал, чтобы дуэль была немедленно, оскорблённый только этого и желает; выбрали секундантов, у подъезда стояли тройки, на которых привезли цыган, поскакали за город — и через час Т<���олстой>, убив наповал своего противника, вернулся, шепнул на ухо другу, что ему стреляться не придётся , и, извинившись перед играющими в том, что должен был на время уехать, сел и спокойно начал метать банк.