Алексей Савчук - Прямой дождь

Шпики не отставали, видимо ожидая удобного момента. Нет, лучше идти вверх, свернуть и затеряться в бесчисленных двориках Чечелевок.

Петровский опрометью кинулся к воротам. Перепрыгивая через рвы и канавы, ловко минуя горы угля, пригибаясь под развешанным на веревках бельем, он перебегал из одного двора в другой.

Поскользнулся, наступив на глиняный черепок, упал, вскочил и помчался дальше. Выбежал на Четвертую Чечелевку и лишь тогда оглянулся: шпиков не было.

Вдруг услышал оглушительный перезвон бубенцов. Будто свалившись с неба, его нагоняла тройка разгоряченных коней. И в тот же миг наперерез ей из-за угла вырвался всадник на быстроногом рысаке в серых яблоках. Тропка подалась к забору. Еще миг — и Григория подомнет под себя бешеная гривастая пристяжная или крылом широких саней ему перебьет ноги. Петровский вскочил на скамью возле забора и плотно прижался к нему спиной. Авось пронесет.

Кучер, резко подавшись назад, осадил лошадей как раз напротив Григория.

— Вам куда?

— На станцию!

— Садитесь! — бросил извозчик, кинул медвежью полость и тут же вихрем понесся вперед.

Григорий даже не смог разглядеть возницу, только заметил пышные, слегка опушенные инеем усы, похожие на лисьи хвосты.

«Это, без сомнения, тот самый кучер, — подумал Григорий, — которого я когда-то на губернаторском подворье призывал к самоуважению… Хоть и не узнал он меня, но отблагодарил».

Когда свернули к железнодорожному двору, Петровский решил сойти. Легонько коснулся спины кучера. Тот остановил коней, и они расстались.

Первым же поездом Григорий уехал в Харьков.

А Доменика, как заранее было условлено, распространила слух, что ее муж отправился в село Печенеги призываться в солдаты…

Григорий поступил токарем на Харьковский паровозостроительный завод, потом перекочевал в Николаев, где жили его старые друзья, которые и помогли ему устроиться на Черноморский судостроительный завод. Его кооптировали в Николаевский комитет РСДРП, и работы прибавилось еще больше: он добывал и выпускал революционную литературу, проводил подпольные собрания и занятия в кружках.

Но не дремала и жандармерия. Напав на след Петровского, она выслала его из города. Так, сравнительно за короткое время побывав в Харькове и Николаеве, Григорий вновь очутился в родном Екатеринославе. Найти работу здесь оказалось труднее, чем в Харькове или Николаеве, но друзья кое-как «впихнули» Григория на сталелитейный завод Эзау.

Степан Непийвода рассказал ему о всех новостях:

— Работу возглавляют Миха Цхакая и Исаак Лалаянц не без помощи Параскевы Ивановны. Выходит газета «Южный рабочий». Типография в Кременчуге. В общем, подполье живет и действует.

— А что слышно про Ивана Васильевича? — спросил Григорий.

— О Бабушкине ни из тюрьмы, ни с воли весточки никто не получил. Мы не знаем, где он.

Наступило молчание.

— С литературой как? — поинтересовался Петровский.

— Есть все, что надо, еще и в пригороды посылаем.

На заводе Эзау Петровский не терял времени даром: вскоре заметно оживилась работа подпольных кружков.

Революционный подъем среди рабочих не прошел мимо внимания заводской администрации и жандармерии. Как-то после занятия в кружке к Григорию подошел незнакомый рабочий.

— Ты недавно у нас? — Он улыбался, прикрывая верхней толстой губой короткие гнилые зубы.

— А что?

— Да просто спросил. Откуда к нам?

— Больно много хочешь знать, — усмехнулся Петровский.

— Ты, может, не веришь мне? — по-прежнему дружелюбно спросил парень.

— А почему я тебе должен верить?

— Хочу активнее работать в кружке, больше знать, — скороговоркой выпалил собеседник.

— Все в свое время узнаешь.

После этого диалога новый знакомый больше не лез с вопросами, но кружок посещал регулярно.

А вскоре Петровского уже «расспрашивал» молодой жандармский офицер, не в меру напыщенный и сдержанно-злой.

— Что ж, могу вас поздравить, товарищ бродильный грибок, — иронически начал он, причем слово «товарищ» он произнес с такой брезгливой миной, будто проглотил ложку касторки. — С вашим появлением на заводе подполье растет, как тесто. А знаете, чем это может кончиться лично для вас?

— Я токарь по металлу, добросовестно выполняю свою работу и не понимаю, к чему вы клоните.

— Давайте говорить откровенно, — сказал жандарм, разминая пухлыми пальцами папиросу. — Ваша роль на заводе ясна и администрации и нам. Так чего вы хотите, токарь по металлу, — спокойно работать на своем станке или попасть за решетку вместе с вашими воспитанниками?

— Повторяю: я всего лишь один из рабочих сталелитейного завода, но если бы вы пересажали за решетку всех нас, заковали бы нас в кандалы и послали на вечную каторгу в Сибирь, а помещение завода протравили карболкой, то и тогда ничего не добились бы: идея останется невредимой, потому что она бессмертна! Ее можно победить только лучшей идеей, а у вас такой нет.

— Хватит! — сорвался с места жандарм и что есть силы стукнул кулаком по столу. — Мне все ясно! Я вас пре-ду-пре-дил! Но имейте в виду…

А Петровский уже потерял интерес к разговору и, пока офицер кипятился и угрожал, думал о том, что сегодня ночью ему на хранение принесут листовки, доставленные наконец из кременчугской подпольной типографии. Квартира его, расположенная в стороне от тесно стоящих хат и выходящая на пустырь, выбрана для постоянного склада нелегальной литературы Екатеринославского комитета РСДРП…

Григорий не рассказал Доменике ни о вызове к жандарму, ни о том, что ждет товарища с литературой: знал, что и тем и другим обеспокоит жену.

Тем временем посланец с газетами — Лавринович — был почти у цели. Оставалось пройти мимо нескольких стожков на лугу, обогнуть небольшой пустырь — и все! Но что это за тени застыли под одинокой дикой грушей на краю поля?

Шагая вдоль стожков, невидимый для глаз шпиков посыльный сунул пакет с газетами в сено и, минуя квартиру Петровского, направился в слободу… Жандармские «эксперты» внимательно осмотрели сено, но ничего не нашли: Лавринович надежно сохранил до следующей ночи ценную посылку…

Петровского разбудили тяжелые удары в дверь. Он сразу понял, кто стучит. Открыл, впустил в горницу двух жандармов с понятыми.

— Именем закона вы арестованы! — гаркнул старший жандарм прямо в лицо Петровскому.

Понятые встали по обеим сторонам двери.

— Все будет хорошо, — сказал Григорий Иванович, глядя в большие синие глаза жены, смотревшие на него с тревогой и печалью…

В хате остались пустота и тяжелая, гнетущая тишина. В распахнутую дверь упал первый луч утреннего солнца.

В тот же день в Екатеринославе начались массовые аресты членов социал-демократической организации. Хватали в домах, на улицах, в цехах и лавках.