Алексей Савчук - Прямой дождь

— Похоже, но только совсем наоборот, — ответил Петровский. — Министр внутренних дел будет жрать капусту, пока не лопнет, лишь бы угодить самодержцу. Дума будет полицейской, черносотенной — короче говоря, карикатурой на настоящий парламент. Все это надо разъяснить рабочим, народу. А для такого серьезного дела потребуется время. Поняла?

Доменике не впервые было помогать Григорию в распространении листовок Екатеринославского комитета и ЦК РСДРП. Помогла она и на этот раз.

В листовке говорилось: «Мы заявляем, что народу необходимо представительство, основанное на началах, совершенно противоположных тем, по которым строится Государственная дума. Народу необходимо единое собрание представителей, обладающее всей полнотой государственной власти, избранное при полной личной и гражданской свободе путем всеобщей, равной, прямой и тайной подачи голосов… Новый необходимый народу государственный строй есть демократическая республика, основанная всецело на самодержавии народа. Осуществить такой строй может только вооруженное всенародное восстание против царского правительства…»

…Рабочие установили на Брянской площади чучело, на груди которого красовалась надпись: «Депутат Булыгинской думы».

Целый день простояло чучело на площади, вызывая насмешки прохожих. Какой-то ретивый городовой хотел чучело свалить, но на него цыкнули из толпы, и он отступил. Вдруг на площади появился пристав.

— Убрать! Запорю!

— Кого убрать?

— Депутат — личность неприкосновенная! — раздавалось со всех сторон, и пристав, не стерпев насмешек, незаметно ретировался.

Лишь ночью решились власти разделаться с чучелом.

За несколько месяцев 1905 года народы бескрайней романовской империи, придавленные и забитые вековечным гнетом, от детско-наивной веры улучшить свою жизнь милостью доброго монарха перешли к политической борьбе. На гребне высокой революционной волны народного гнева призывно зазвучал голос передового пролетариата: «Смерть или свобода!» Вооружался трудовой народ многочисленных губерний России, жаждущей вырваться из оков эксплуатации и порабощения.

В Екатеринославе на улицах, бульварах, в скверах толпы оживленных людей с красными бантами в петлицах. Среди городских крестьяне в полотняной одежде, поношенных свитках, постолах, а то и просто босые. Ходят, останавливаются, прислушиваются, горячо о чем-то говорят.

Даже городовые как-то сникли, не чувствуют былой власти. Жандармы теперь появляются только группами, не вступают ни в какие стычки, минуют опасные места. Губернатор показывается на улице лишь под усиленной охраной. На фабриках и заводах даже самые свирепые мастера приутихли, ходят словно со связанными руками, а в глазах — неуверенность и страх.

В городском саду митингуют, собирают деньги на динамит, огнестрельное оружие, «на гроб Николаю Второму», ораторы в открытую призывают к свержению самодержавия…

В овраге за городом рабочие устроили тир. В дружину Петровского попал девятнадцатилетний Федор Дудко — высокий, широкоплечий богатырь. Где бы он ни появлялся, всюду становился душой компании.

Многие девчата заглядывались на Федора, а ему приглянулась Василинка: умная, смелая и добрая девушка. В ее карих глазах, опушенных длинными темными ресницами, прыгали озорные бесенята, а губы всегда улыбались.

На последнем учении Федор выбил самое большое количество очков.

— Хорошо стреляешь! — похвалил Петровский.

— Нужно, Григорий Иванович, — просто ответил Федор. И, помолчав, добавил: — А вообще я люблю сады… и цветы.

— Цветы… — проговорил Петровский. — Когда-нибудь, Федя, и цветами займемся… Придет время.

— Непременно, — уверенно, как о давно решенном, сказал Федор и осторожно подхватил рукой серебристую паутинку бабьего лета.

Мягкими, ласковыми лучами встретило солнце рабочих, студентов и гимназистов, вышедших на демонстрацию в теплое октябрьское утро. Клены расстелили перед людьми золотой ковер из осенних листьев, гремела на Екатерининском проспекте песня, отдавались эхом четкие, твердые шаги, блестели молодые, полные надежды глаза. Пламенели на солнце красные знамена.

Внезапно, будто из-под земли, вылетела из-за угла казачья сотня с пиками наперевес… С диким свистом и гиканьем врезались всадники в колонны. Дрогнули ряды, крики и стоны раненых нарушили праздничную торжественность. Но уже через минуту демонстранты подняли с земли пострадавших и, поддерживая их, упрямо пошли вперед… К рабочим присоединились студенты гордого училища.

Словно пушечные выстрелы, гремели над колоннами слова:

— Долой самодержавие!

— Да здравствует революция!

Во главе многотысячной демонстрации шел Григорий Петровский. Много пришлось потрудиться ему, чтобы так единодушно вышли сегодня на соединение с рабочими екатеринославских заводов железнодорожники Екатерининской дороги.

Вдруг из-за двухэтажного дома городской управы показались солдаты Симферопольского полка, открыли огонь.

— Товарищи! — раздался голос Петровского. — Будем строить баррикады.

И закипела работа. Люди поспешно вытаскивали из дворов телеги, сани, валили телеграфные столбы, выворачивали булыжники, несли старую мебель… Вооруженным царским солдатам преградили путь молниеносно возведенные заграждения. Грянул дружный залп из ружей и револьверов, захрапели испуганные лошади, рванулись в сторону.

Неприятельский огонь становился все более яростным.

— Отступаем в рабочие районы, — опять распорядился Петровский.

Отступали. Несли убитых, вели раненых. Днепровские волны накатывались на берег, будто хотели влиться в скорбную процессию. Спешили к Первой Чечелевке, никто не сворачивал домой.

Возле Брянского завода, там, где Орловская улица спускается вниз, упираясь в начало Чечелевки и Брянской площади, остановились и стали возводить баррикаду. И стар и млад старались что-то сделать: рыли рвы, копали глубокие ямы, спиливали и тащили телеграфные столбы, разбирали булыжную мостовую, опрокидывали возы и тачки. Приволокли с угла будку городового, бросили на общую кучу громадную вывеску с золотым орлом. Рукотворная гора росла, причудливо ощетинивалась. Мальчишки богали на железнодорожное заводское полотно, где с помощью взрослых отвинчивали гайки, поддевали ломом и тащили шпалы на баррикаду. Доменика со старшим сыном Петром тоже здесь — носят булыжники.

Рабочий люд укреплял свои позиции, все было приготовлено для решительного отпора.

Тем временем под прикрытием казаков к Чечелевке двигалась рота Феодосийского полка.

Рабочие затаились за баррикадой, в ближайших дворах и подвалах. Солдаты сжимали в руках винтовки, рабочие заряжали револьверы, на втором этаже углового дома двое парней держали наготове самодельные бомбы…