Алексей Савчук - Прямой дождь

Вспомнил Григорий и про Исаака Христофоровича Лалаянца. Знал, что тот находится в тюрьме. Вот только неизвестно, где может быть Иван Васильевич Бабушкин — дорогой ему человек и преданный боец революции. Не знал тогда Петровский о том, что Бабушкин в январе 1906 года выехал с партией оружия из Читы в Иркутск, был захвачен карательной экспедицией и на станции Мысовая расстрелян. Перед расстрелом он сказал: «Умирать будем, товарищи, как жили — без страха».

Василий Витальевич Шульгин, крупный русский помещик Волынской губернии, предвкушая встречу с государем Николаем II, чувствовал себя безгранично счастливым в это майское утро 1907 года. В его имении на Волыни в самом большом зале висел конный портрет царя, а в киевском особняке, на углу Кузнечной и Караваевской, всю стену занимало огромное панно — самодержец с августейшим семейством.

А сегодня он воочию увидит монарха, услышит его голос.

Депутаты-монархисты Государственной думы второго созыва, среди которых был и Шульгин, садились в Петербурге в специальный поезд, чтобы отправиться в Царское Село на прием к государю.

Приподнятое, восторженное настроение кружило голову не одному Шульгину. Радость и счастье видел он на лицах всех отъезжающих в царскую резиденцию.

В вагоне Шульгин оказался рядом с помещиком Пуришковичем, с которым коротко сошелся за три месяца думской сессии. Он привлекал его своей пылкой, бескомпромиссной преданностью династии Романовых. Правда, Пуришкович чуть-чуть несдержан, что дает повод либеральным говорунам и бумагомарателям слегка подтрунивать над ним, но ему лично он кажется человеком безукоризненным.

Они сидели в роскошном вагоне, и Пуришкевич, что-то рассказывая, по привычке размахивал руками, отчего на кисти его правой руки позванивала металлическая браслетка, с которой он никогда не расставался. Пуришкевичу она напоминала юность, службу в Министерстве внутренних дел, поездки по всей стране, цыганские хоры, бесшабашную хмельную молодость…

— Василий Витальевич, я все скажу его величеству, — широко улыбаясь и показывая крупные желтоватые зубы, пообещал Пуришкович.

— А что собираетесь говорить? — спросил Шульгин.

— Да вы же сами знаете…

— Вспомнил, батенька, вспомнил…

Когда ступили на мраморную лестницу царскосельского дворца и вошли в небольшой зал, восторженный экстаз застлал Шульгину глаза. Он не мог сосредоточиться, не видел, кто их выстраивает в полукруг, не в силах был оторвать взгляда от двери, из которой должен выйти Николай II. Мелодичный звон башенных часов отмерил два удара, распахнулись двери, и послышался негромкий голос:

— Государь император.

В зал вступил царь, одетый в форму стрелка. Рядом с ним выступала высокая дама в белом платье и большой белой шляпе. Она держала за руку мальчика, точно такого, каким Шульгин знал его по последним фотографиям.

Николаю поочередно представляли депутатов. Шульгин неотрывно следил за тем, как государь обходит живой полукруг, то и дело останавливаясь и о чем-то спрашивая своих спутников.

Шульгин прислушивался, но царь говорил очень тихо, и ничего нельзя было разобрать. Николай будто не шел, а как бы передвигался боком, все время подергивая левым плечом. Но вот император остановился напротив его соседа Пуришкевича.

— Владимир Митрофанович Пуришкевич, депутат от помещиков Бессарабской губернии.

Шульгин увидел, как улыбнулся Николай и как напрягся, покраснел Пуришкевич.

— Ваше императорское величество! — внезапно так рявкнул Пуришкевич, что царь вздрогнул. — Мы ждем не дождемся, когда окончится это позорище, это собрание изменников и предателей… которое революционизирует страну… Мы страстно ожидаем приказа вашего императорского величества о роспуске Государственной думы!

Все, затаив дыхание, ждали, что будет дальше, потому что задавший вопрос выразил общее желание присутствующих. Пуришкевич двинул правой рукой, и металлическая браслетка громко звякнула.

Царь вздрогнул и побледнел. На его лбу выступил холодный пот. Николай вспомнил, как десять лет тому назад во время коронации в московском Успенском соборе он, облаченный в порфиру, принял скипетр и державу, и вдруг на его шее оборвалась цепочка Андрея Первозванного — дурное предзнаменование — и он, чуть не упав в обморок, выронил из рук скипетр…

Николай отогнал неприятное воспоминание и улыбнулся Пуришковичу. Он и сам бы с величайшим удовольствием разогнал II Думу, как совсем недавно разогнал I Думу. Ведь эта II Дума, вопреки расчетам правительства, оказалась более непослушной, более либеральной, чем I Дума. Ее левый фланг насчитывает почти половину депутатов, и с высокой всероссийской кафедры произносятся непозволительные речи, покушающиеся на незыблемые устои самодержавного строя. Этого, конечно, терпеть нельзя. Но всему свой черед. Председатель Совета министров Столыпин — человек преданный и решительный — докладывал, что скоро все будет подготовлено… Но ему, монарху, негоже раскрывать государственные тайны и рассказывать о том, что охранное отделение уже готовит компрометирующий материал на думскую социал-демократическую фракцию…

Николай снова улыбнулся.

— Благодарю за вашу преданность престолу и родине. Но этот вопрос предоставьте решать мне, — любезно ответил он Пуришкевичу и подошел к следующему депутату.

Государыня на все это не обратила никакого внимания. Ее не волновала судьба Думы. Она до сих пор чувствовала себя в России чужой. Глядя на наследника, который заинтересовался чьей-то форменной фуражкой, она мечтала о розовой чайке с черными глазами, недавно обнаруженной где-то в северных провинциях России. Пропитанная мистикой, царица жаждала заполучить эту розовую чайку, надеясь, что необыкновенная птица одним своим присутствием может излечить тяжелую болезнь наследника — гемофилию.

Но вот царь приблизился к Шульгину. Помещик весь затрепетал, глядя на грудь Николая, где сверкал небольшой серебряный значок «Союза русского народа», точно такой же, как носит он сам, как носят все присутствующие здесь.

— Вы от Волынской губернии? Кажется, от вашей губернии все правые?

— Так точно, ваше императорское величество! Все правые, — по-солдатски ответил Шульгин.

— Превосходно вам удались выборы, — одобрительно заявил Николай II, и Шульгин просиял.

Царь подошел к депутату от Полтавской губернии Лукашевичу, немолодому, плотному господину с маленькими глазками.

— А вы где служили раньше? — спросил его Николай.

— На флоте, ваше императорское величество. Потом вышел в отставку, был председателем земской управы, а теперь вот — в Думе. Очень это мне не с руки, сижу в Петербурге, дела земские запустил… Если так долго протянется, должен буду подать в отставку… Не знаю, что и делать…