Алексей Савчук - Прямой дождь

Ненарокомов до тонкостей изучил все материалы, заранее продумал ряд неожиданных вопросов подсудимым, помня, что экспромты готовятся заблаговременно.

Председательствовал худой, высокий, похожий на дирижера сенатор Крашенников. Секретарь суда долго и нудно читал обвинительный акт, напечатанный на сорока страницах. Нить обвинения порой ускользала, и тогда гнусавый голос секретаря напоминал Ларисе скучный, бесконечный, осенний дождь.

Депутаты в арестантских костюмах сидели с высоко поднятой головой, непреклонные в убеждениях и полные веры в правоту своего дела.

Дворник из Озерков передал полиции блокнот Муранова. У Петровского во время обыска был обнаружен дневник, а также бумаги, свидетельствующие о том, что он вел шифрованную переписку, свежий номер «Социал-демократа» с манифестом ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия». В нем говорилось об отрицательном отношении большевистской партии к империалистической войне, выдвигался лозунг о превращении войны империалистической в войну гражданскую. «Вещественные доказательства» свидетельствовали о тесной связи депутатов с местными нелегальными организациями и Центральным Комитетом партии.

— Подсудимый Петровский, признаете ли вы себя виновным в предъявленном вам обвинении? — обратился к Петровскому председательствующий.

— Нет.

— Вы были в Озерках?

— Был.

— Подсудимый Петровский, почему вы, имея конституционные права, собирали подпольные совещания? — стукнув пальцем по папкам, спросил прокурор.

Григорий Иванович взглянул на него и спокойно ответил:

— Мы должны были готовить запросы в Думе, вырабатывать законопроекты, а для этого необходимо знать настроение избирателей. Мы не раз просили разрешения организовать открытую встречу с ними, однако его не получили. Рабочую газету, где мы выступали, закрыли. Пришлось искать другие пути.

Ненарокомов перебрал аккуратно сложенные перед ним бумаги, взял одну из них.

— Для этого вы тоже собирались? — с особенным нажимом произнес он. — Вот резолюция рабочих Заднепровья, которая призывает: «Всеми способами бороться против войны и по-братски протянуть руку пролетариату всех стран», «Долой войну, да здравствует единство международной социал-демократии! Перед лицом всего мира мы заявляем, что будем работать для заключения мира не с буржуазными правительствами, а с революционными народами». Подсудимый Петровский, антивоенная резолюция рабочих Заднепровья привезена вами?

— Да, ее привез я. Антивоенная резолюция рабочих Заднепровья полностью совпадает с резолюцией Центрального Комитета партии, а также является выражением наших мыслей, — с достоинством ответил Григорий Иванович.

— Я присоединяюсь к словам депутата Петровского, — поднялся и расправил плечи Муранов.

— А вы? — обратился председатель к остальным депутатам.

— Мы — также, — поднялись Бадаев, Шагов и Самойлов.

За дверями и стенами судейской палаты нарастал гул толпы.

— Это дает мне право обвинить бывших депутатов в измене родине, — произнес прокурор, глядя на сановников и ожидая поддержки.

— Разбойничья шайка! — изрек кто-то с удобных кресел для знати.

И, словно в подтверждение этих слов, Ненарокомов патетически воскликнул:

— Совещание, которое собрали депутаты, в своей резолюции призывало «к поражению царской монархии и ее войска», выдвигало лозунг «о всестороннем расширении среди войск и на театрах военных действий пропаганды социалистической революции». Это — призывы большевистской партии!

За судейским столом — возмущенный шепот, стулья с высокими спинками сердито поскрипывают.

Вскакивает круглый, как бочонок, корреспондент газеты «Русское знамя»:

— На виселицу их!

— Желаете ли вы что-либо опротестовать, подсудимый Петровский? — спрашивает председатель.

— Нет, — твердо отвечает Григорий Иванович. — Я не протестую, а подтверждаю, что рабочая фракция Четвертой Государственной думы является фракцией большевистской.

— Мы имеем дело с крепко сколоченной группой — Российской социал-демократической рабочей фракцией, — сказал в обвинительной речи Ненарокомов. — В то время, как государство напрягло все силы для борьбы с внешним врагом, подсудимые не пожелали отказаться от параграфов своей партийной программы. Гнев и возмущение закипают в наших сердцах, когда мы знакомимся с деятельностью большевистской фракции в Думе. Снисходительность и сострадание не должны иметь место в нашем приговоре.

Ненарокомов говорил долго, жестикулировал выразительно, стараясь использовать весь арсенал красноречия, чтобы произвести хорошее впечатление на влиятельных особ.

Наконец он кончил, устало опустился в кресло и вытер вспотевшее лицо.

Доменика Федоровна сидела неподвижно, с помертвевшим от горя лицом. Взволнованная Лариса коснулась ее руки:

— Не отчаивайтесь… Крепитесь. — А сама подумала: «От этого судилища можно ожидать чего угодно».

Когда начали выступать защитники, Доменика Федоровна вздохнула с некоторым облегчением. Она услыхала, что собранные следствием доказательства и обвинение по статье 102 Уголовного уложения не дают права прокурору называть депутатов изменниками родины.

— Пять депутатов, сидящих перед вами, являются народными избранниками. Многие ли члены Думы могут сказать о себе то же самое?

Доменика Федоровна, без кровинки в лице, сидела, подавшись вперед и не спуская глаз с мужа.

Председательствующий дал слово Петровскому, который выступил от имени всех депутатов:

— Господа судьи, вы не имеете права судить нас потому, что мы, избранники народа, имели право встречаться и совещаться со своими избирателями. Мы получили от них много писем. Большинство писем было против войны. Были у нас и другие материалы за и против войны. Мы должны были все обсудить. На это мы имели право. Мы представители народа и можем быть судимы только народом, избравшим нас своими депутатами. О наших взглядах не раз писала газета «Правда»… Я думаю, что нас судят не потому, что мы в чем-то виноваты. Нас судят за стойкую защиту прав народа. Мы гибнем в молодых годах за то, что заслужили доверие рабочих классов, и за то, что по мере своих знаний защищали интересы рабочих. Поэтому мы считаем суд над нами величайшей несправедливостью. Мы глубоко верим в свой народ и надеемся, что народ нас освободит.

Петровский сел, все депутаты пожали ему руку. Зал хранил гробовое молчание.

Подсудимые не склонили головы. Уверенность, что они честно выполнили долг перед народом и не изменили своим убеждениям, придавала им силы.

Три дня шел процесс. Вокруг здания судебной палаты двойное кольцо полиции, в зале день ото дня все больше военных и полицейских. Атмосфера накалена до предела. Когда суд удалился на совещание, никто не двинулся с места. Три часа прошли в томительном ожидании. Наконец был оглашен приговор.