Иван Исаков - Неистребимый майор

— Как вы помните, Иван Алексеевич, в начале будущей недели наступает байрам, со всеми церемониями, включая селямлик [27] Селямлик — торжественный выезд султана в мечеть на праздничное богослужение, который сопровождается парадом войск и последующим большим приемом дипломатического корпуса. . Это не меньше чем дней на десять задержит переговоры, а следовательно, и возможность обратного выезда мичмана.

— Кстати, может быть, это и напрасно и продиктовано излишней осторожностью старого дипломата, — продолжал Зиновьев, — но вы, молодой человек, не обижайтесь на старика и примите следующие мои советы как… ну хотя бы как приказание: не останавливаться ни в одном отеле, ни в одном пансионате, которые вам будут рекомендовать. Устраивайтесь здесь, на территории посольства. Говорите всем, что приехали навестить старую тетушку или дядюшку. А Николай Петрович возьмет на себя труд подобрать вам родню из обширного состава русской колонии. Во всем остальном я полагаюсь на ваше благоразумие. А пока прошу вас не отказать в любезности позавтракать со мной. Вы расскажете нам, что делается в Ливадии…

Несмотря на личное обаяние посла и его вполне корректное обхождение со случайным гостем из Севастополя, последний был сильно разочарован. Во время завтрака мичману стоило больших усилий впопад отвечать на расспросы сановников о Крыме, в котором отдыхала царская семья.

Еще в каюте «Саратова», когда мичман, боясь заснуть, держал под головой жесткий чемоданчик, положив рядом браунинг со спущенным предохранителем, он иначе представлял свою миссию в Константинополе. Он мечтал, что будет привлечен к обсуждению стратегических проблем — ну хотя бы к «оценке оборонительных сооружений Проливов», или к «проблеме исторического и военного значения Средиземного моря для России», или к чему-либо в этом роде. Немитц перебрал в памяти все операции адмиралов Ушакова, Лазарева и Нахимова. Высадку русского корпуса на Босфоре во время восстания египетского паши. Смелые операции ныне здравствующего вице-адмирала Макарова на пароходе «Константин» во время последней войны с турками и многое другое.

Но оказалось, что его использовали лишь как фельдъегеря или чрезвычайного дипломатического курьера.

«Нет! Я постараюсь осмотреть исторические памятники и через военного и морского агентов [28] Так официально именовались атташе. добьюсь посещения верфей, обсерватории и гидрографического департамента, то есть всех тех мест, куда допускаются иностранцы. Наверное, к тому же в посольстве имеется отличная библиотека! Тогда фельдъегерь Немитц вернется в Севастополь, не только выполнив возложенную на него задачу, но и сделает блестящий доклад в офицерском собрании», — мелькало в голове мичмана.

Посол понял состояние гостя и в дружески-шутливом тоне старался рассеять его настроение. Но неожиданно об этом позаботились другие…

Когда завтрак подходил к концу и застольная беседа угасала, дежурный секретарь после тысячи извинений попросил разрешения у патрона встать из-за стола «по делу», хотя никто не заметил, каким образом и кто его вызвал. Через минуту он вернулся и опять с многими извинениями попросил позволения вручить мичману конверт, ссылаясь на то, что посланец, главный кавас [29] Cavas — так называемая «консульская гвардия», нанимаемая посольствами в странах Леванта. Обычно носят вычурные национальные костюмы и выполняют обязанности охранников, швейцаров, курьеров и т. п. германского посольства, настаивает на немедленном его вручении адресату.

Зиновьев разрешил мичману, не ожидая конца завтрака, ознакомиться с содержанием пакета.

Советник посольства Щербачев насторожился. Слишком уж неожиданной и необычной была эта почта.

Роскошный конверт оказался незапечатанным. В углу вложенного квадрата из слоновой бумаги с золотым обрезом был вытиснен вычурный герб константинопольского яхт-клуба, «созданного заботами и попечением старейшин дипломатического корпуса при Блистательной порте». Красивым готическим шрифтом было написано, что «члены тевтонской секции клуба будут рады приветствовать в интимном кругу дорогого гостя…». Дальше с немецкой пунктуальностью следовал адрес, час и минуты, форма одежды, «без дам» и другие не менее важные указания, которые знающему местные обычаи подсказывали, что состоится попросту холостяцкая попойка. И самое главное, что, кроме немцев, на ней никого не будет.

Однако самым неожиданным выглядел адрес: «Офицеру Российского императорского флота — господину Немитцу фон Биберштейну А. В.»

— Очевидно, здесь какое-то недоразумение, — сказал мичман, протягивая пригласительный билет первому советнику.

Тот бегло проглядел его и передал послу, задержавшись только на подписи: «Вице-командор клуба, глава тевтонского дивизиона (секции) майор Морген. Ф. А. И. Флигель-адъютант его кайзерского величества».

— Вы говорите — недоразумение? — промолвил посол, прочтя короткий текст. — Возможно. Но уверяю вас, что посол Германии господин Маршалл фон Биберштейн не сделал бы такого хода, не имея твердого шанса.

По мановению руки шефа дежурный секретарь и лакей исчезли, после чего на гостя посыпался град вопросов:

— Знаете ли вы фамилию германского посла? Встречались ли с майором Моргеном? Имеет ли ваш род отношение к дому графов Биберштейнов? Говорили ли вы с кем-либо, пока добирались с парохода «Саратов» в посольство?

Когда мичман почтительно, но недоуменно ответил отрицанием на все вопросы, посол встал и, сдерживая волнение, обратился к Щербачеву:

— Ну, дорогой Николай Петрович, поднимайте перчатку! Нам брошен вызов. Теперь я мичмана поручаю только вам. — Последние слова он подчеркнул. — Прошу ко мне в кабинет.

Когда после обстоятельных расспросов выяснилось, что никаких Биберштейнов мичман не знает, посол, не без издевки над собой и не щадя профессионального самолюбия Щербачева, с каким-то смакующим самобичеванием заговорил, расхаживая по кабинету:

— Конспираторы! Дипломаты! Да нас выдрать надо за эту историю! Мы тут подыскиваем театральную тетушку для русского офицера, приехавшего с давно ожидаемой директивой, а нам… нам уже присылают расписку, что знают не хуже нас о том, что пакет доставлен по назначению и об этом известно на истамбульском базаре. Одновременно уведомляют, что наш офицер находится в родстве с германским послом, о чем никто из нас не подозревал, и что они берут его под свое покровительство с момента появления на Босфоре! Как это говорят у нас в России, — обмишурились? Да, дорогой Николай Петрович, мы с вами обмишурились!

Действительно, до чего глупо! Вместо солидного багажа — чемоданчик, вместо вида юноши, вырвавшегося в отпуск, чтобы порезвиться у богатого и сановного дядюшки, — эта выправка; отказ от осмотра чемоданчика; это именное laisser-passer, которое выдали турки в Одессе, одновременно послав депешу в Истамбул!