Иван Исаков - Неистребимый майор

Итак, вы нанесли удар, вернее, дали оплеуху человеку, который к этому не привык. Вы сделали это на глазах всего его штата. Поймите, что у него здесь, в Константинополе, и особенно в Берлине, тысячи врагов и завистников, которые пишут доносы не только Бюлову, но и самому кайзеру. Взять того же Моргена, который сейчас мечтает о пароходной концессии от Басры до Багдада. Вы настолько молоды, что не можете понять, что значит получить такой афронт в его годы, да еще на селямлике, да еще от молокосо… э-э… Вы мне простите, но вы действительно молокосос по сравнению с бывшим статс-секретарем германского имперского правительства.

Это только, так сказать, моральная сторона дела. Но есть и практическая. Вы сорвали план привлечения вас в качестве… ну, скажем… в качестве корреспондента графа, конечно родственного корреспондента. И сорвали в последний момент, после тщательной и длительной подготовки, к которой граф так неосторожно привлек много участников, вплоть до своей очаровательной племянницы… Что это — вздох? Не станете же вы уверять, что разбито ваше юное сердце?

Немитц твердо сказал:

— Нет, вам не грозит признание в любви. Но я глубоко обижен, более того — оскорблен в лучших чувствах к людям, к подобным людям, конечно! Мне стыдно за ее роль, которую она разыгрывала по указанию дядюшки, и обидно, что я верил всем…

— Кажется, мы начинаем понимать друг друга…

Вспыливший мичман, вскочив, отчеканил:

— Ваше превосходительство! Я еще не понял, чем обязан вашему визиту и необходимости выслушивать оскорбительные остроты.

— La semtinelle entend tout! — произнес сановник, подражая давешней интонации мичмана.

— Je m'en fiche! — в тон ему отозвался обиженный офицер, хотя это и было ложью; он все больше радовался в душе тому, что этот разговор слушает хотя и посторонний для него, но настоящий русский матрос.

Щербачев потянул Немитца за рукав и усадил рядом.

— Замолчите! Да знаете ли вы, что такое старый сановник, более семи лет бывший имперским статс-секретарем и сброшенный с должности в момент, когда считал себя созревшим для роли первого министра, а может быть, и канцлера? Это сосуд, наполненный до краев желчью, жаждой мести и честолюбивой надеждой вернуться в Берлин на коне, даже если новая должность условно считается почетной. Для подобного человека этот провал хуже служебной ошибки. И вы думаете, мы используем его затруднительное положение? Нет, мой милый. Мы будем молчать. Вас, я надеюсь, удастся сплавить благополучно. Но вот майор Морген, завистливые советники и берлинские клевреты фон Бюлова, те обыграют случай на селямлике так, что граф до конца дней не простит себе эту злосчастную идею использовать в качестве своего корреспондента дальнего отпрыска Биберштейнов. Поймите, что если бы граф был в два раза моложе, то вызвал бы вас на дуэль. Конечно, поводом послужили бы якобы непочтительные слова, сказанные в адрес этой фрейлейн. Причем свидетелей нашлось бы более двух десятков. За этим бы дело не стало.

— Какой абсурд! К тому же это нечестно и недостойно…

— О честности, когда речь заходит о дипломатических интригах, говорить не приходится, особенно на берегах Босфора. Что касается дуэли, то, несмотря на всю абсурдность, этот вариант еще не отпал. Конечно, не посол, но майор или один из военных или морских агентов должен вызвать вас, как только вы очутитесь на берегу… Знаю, знаю! Вы не можете прятаться, если вас ожидает поединок! Вот это абсурдно и, простите, смешно. Ведь поединок подстраивается с целью убрать вас с дороги, чтобы никто не мог огласить происшедшего на селямлике. Вы являетесь единственным не немцем, который присутствовал, мало того, который выступил против графа. Да поймите, что им наплевать на своего неудачливого статс-секретаря. В душе, наверное, они злорадствуют, но на карте провал комбинации, в разработке которой участвовало чуть не все посольство. И вы никогда не поймете, какое это имеет значение в период ожесточенной кампании за железнодорожную концессию, так называемую «Б-Б» — Берлин — Багдад, за пароходную на Тигре и в разгар борьбы за преимущественное военное влияние на судьбы Проливов…

Как втолковать вам, что не только немцам, но и нам, русским, невыгодно разглашение маленького конфликта. Ведь Маршалл фон Биберштейн всегда заботился о своей карьере, затем об интересах Германии, но, стараясь опутать нас торговыми соглашениями, он, прикидываясь нашим другом, не менее рьяно выступал против британской политики в Турции. Наконец, его монарх афиширует дружбу с нашим государем. Выгодно ли нам дискредитировать посла Вильгельма Второго?.. Все это очень сложно для краткой беседы. Когда станете старше и поймете — вспомните меня, старика…

А Ивану Алексеевичу вы должны поставить огромную свечу за здравие, так как он, приказав арестовать вас, спас не столько от дипломатического бреттера, сколько от наемного убийцы. Да, да, убийцы! Вы опять будете говорить о чести и рыцарстве? Так извольте знать, что вы поставили моих немецких коллег в затруднительное положение из-за вашей не по годам сдержанной манеры жить. Ведь из-за этого отпали все другие варианты. На случай, если бы русский мичман играл в карты, были распределены роли и готово обвинение в шулерстве с последующим ударом шандалом. А вы знаете, что с уличенным шулером на дуэли не дерутся. В этом случае убивает заметка в газете под рубрикой «В городе и в свете». К счастью, русский офицер не заинтересовался ни курением опиума, ни домами свиданий, в лучшем из которых уже была подготовлена черкешенка (или египтянка, бесподобно исполняющая танец живота) и ее ревнивый любовник в роли мужа, черкес или феллах — это не имеет значения, — готовый «отомстить» гяуру за прикосновение к дочери Магомета.

Не буду посвящать вас в остальные варианты плана, которые разбил на этот раз не мичман, а наш посол. Помимо вашего ареста, его иждивением заказана по телеграфу каюта на греческом пакетботе Пирей — Одесса, который отдаст якорь на этом рейде в полдень через два дня. Капитан — наш человек. Вы переедете на «Орфей» прямо со стационера после второго гудка, на посольском катере, в сопровождении трех надежных кавасов. Дайте слово, что не будете делать попыток удрать на берег и точно выполните предписание посла.

Немитц печально склонил голову и развел руками:

— Что мне еще остается?..

— Вот и отлично. Ну, теперь, кажется, все. Нет, забыл! Иван Алексеевич просил передать вам свой привет и уведомить, что о вынужденном аресте ни слова не будет написано в Севастополь, почему ваш послужной список останется девственным.

Мичман сидел подавленный крушением своей веры в благородство людей его крута. Хотя правильнее было бы сказать — его класса. Вдруг он оживился: