Давид Ортенберг - Год 1942

Статья написана несколько суховато. Но каждая строка ее дышит героическим пафосом.

Генерал Петров заявил через "Красную звезду": "Оборона Севастополя надежна. Защитники города понимают, каково его значение. Бойцы и командиры Севастопольского гарнизона готовы и дальше мужественно оборонять родной город".

* * *

В предпервомайском и праздничном номерах газеты много писательских материалов, как, впрочем, и за все время войны - их столько, что критик Л. Лазарев заметил: "Красная звезда" оказалась в ту пору самой "литературной" газетой..." Стоит только назвать имена писателей, опубликовавших в этих двух номерах "Красной звезды" очерки и стихи, чтобы убедиться, что это действительно так: Алексей Толстой, Илья Эренбург, Алексей Сурков, Константин Симонов, Микола Бажан, Петр Павленко. Перец Маркиш, Савва Голованивский, Борис Галин, братья Тур. Однако это вовсе не значит, что наша газета перестала быть военной: весь без исключения литературный материал работает на войну, на нашу победу!

Об этом свидетельствует напечатанная в сегодняшнем номере статья Алексея Толстого "Грозная сила народа". Она неизменно входила во все Собрания сочинений писателя и хорошо известна. Хочу обратить внимание лишь на содержащиеся в ней слова великой надежды: "Сегодняшний день Первого мая единственный в истории человечества, другого такого не будет: через год мы украсим милые волосы наших подруг цветами победы..." Тот же мотив, что и в приказе ("талина, только, так сказать, лирический.

Добрые слова обращены Толстым к советским воинам: они бесстрашны, яростны, сноровисты. И слова гнева, презрения и ненависти к немецким фашистам - "сукиным сынам", "злым, бесцельно жестоким", "цепным негодяям"... Конечно, это не политическая характеристика гитлеровцев, а скорее нравственная. Но ненависть к заклятому врагу подсказывала и не такие слова...

Первомай 1942-го не был отмечен ни парадом, ни демонстрацией, хотя, вспоминая ноябрьский парад сорок первого года, многие думали, что уж теперь, после нашей зимней победы, парад обязательно будет. Но Центральный Комитет партии и Совнарком объявили первое и второе мая рабочими днями. В тылу его отмечали за станком и плугом, а на фронте - боевыми делами. Об этом "Первомайская баллада" Алексея Суркова:

Поет, пролетая, снаряд

Над прелью весенней земли.

Четвертые сутки подряд

Ресниц мы смежить не смогли...

Расстрелян последний патрон.

Усталостью пальцы свело,

Но все-таки наш батальон

С рассветом ворвался в село.

Взорвался последний фугас,

Смолкает винтовочный лай,

И вспомнили мы, что у нас

Сегодня с утра - Первомай...

Слепящая ярость вперед

Рванула усталых людей.

За речку мы бросились вброд

По пояс в холодной воде.

Греми, нашей ярости гром,

Штыками преграды ломай...

Вот так мы в сорок втором

Встречаем свой Первомай.

7 мая

Второго, третьего и четвертого мая газета не выходила. Эти дни, как и до войны, были для "Красной звезды" и других газет, кроме "Правды", выходными. Какие там выходные могут быть на войне, спросит читатель? Но это были выходные не для нас, работников редакции, а для газеты: экономилась бумага. С ней было туго. А работники редакции, от литературных сотрудников до редактора, воспользовавшись передышкой, выехали на фронт. Я отправился в Перхушково, к Жукову. Вечером вернулся в Москву. И не с пустыми руками. Привез вот такой документ:

"Приказ № 0482

войскам Западного фронта.

3 мая 1942 года

Действующая Красная Армия

От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю:

Орденом Красного Знамени

1. Старшего батальонного комиссара Симонова Кирилла Михайловича.

Орденом Красной Звезды

1. Интенданта 2-го ранга Бернштейна Михаила Самойловича,

2. Интенданта 2-го ранга Милецкого Якова Аркадьевича,

3. Старшего политрука Трояновского Павла Ивановича.

Командующий войсками Запфронта

генерал армии Жуков

Член Военного совета

Западного фронта Хохлов"

Вспоминаю, как это было. Когда я зашел к Жукову, увидел, что он сидит за столом и подписывает приказы о награждении воинов фронта. Рядом стоял полковник и подкладывал ему все новые и новые наградные листы. Мне показалось, что свою подпись на них Жуков ставит с особым удовольствием; он был рад, что можно наградить тех, кого он посылал на смертный бой за Москву. Вот ведь как просто, подумал я, подписал - и с этой минуты человек с орденом. Даже позавидовал такой власти! Заметил это Жуков или нет, не знаю, но вдруг сказал с какой-то неожиданной интонацией:

- А что? И твоих бы сюда...

- У меня таких прав нет, - ответил я, а затем, смекнув, что, видно, неспроста было сказано, добавил: - Георгий Константинович, а, между прочим, наши корреспонденты неплохо поработали на твоем фронте. Сам знаешь.

- Что же. - сказал он, - давай их сюда. Кого?

Я назвал четырех наших спецкоров. Жуков всех их знал. Помнил очерки Симонова, боевые корреспонденции Трояновского, снимки Бернштейна. Все они были ему знакомы еще по Халхин-Голу. Читал он репортаж и очерки Милецкого. Напомнил я, как мужественно вели себя наши работники на передовой, добывая материалы для своих выступлений в огне боев.

- Подготовьте приказ, - поддержал меня Жуков, обращаясь к полковнику, и добавил: - Симонова на Красное Знамя, остальных - на Красную Звезду.

И вот приказ подписан. Сразу же в отделе кадров фронта сняли для меня копию, и, обрадованный, я помчался с ним в редакцию...

* * *

Надо готовить очередной номер газеты. Заработала редакционная машина. Пишется передовая статья, посвященная первомайскому приказу Сталина. Дело это несложное - пересказать его. Ничего своего мы, понятно, не добавляли. Единственное, что сделали, - выделили жирным шрифтом те строки приказа, которые, по нашему разумению, являлись самыми важными.

Хотел бы здесь сказать подробнее о требовании добиться, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецких захватчиков. Впервые эта задача, как я уже писал, была поставлена в январской директиве Ставки. В открытой печати нигде об этом не было сказано ни слова. Только в передовой "Долг наших войск", опубликованной в "Красной звезде" 11 января, мы впервые сказали об этом. До сих пор удивляюсь: как это мы без согласия Ставки, от своего имени открыто сказали то, что было за семью печатями. Однако нахлобучки за самовольство не последовало. Вот только мои коллеги, редакторы центральных газет, одолевали меня вопросами: откуда, мол, все это? Указание Сталина? Пришлось отделываться общими фразами...

Напомню, что в своей речи на параде войск Красной Армии 7 ноября Сталин говорил: "Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик, - и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений". Но как это произойдет? Тогда пошли у нас передовые и статьи, комментирующие положения, выдвинутые Сталиным на торжественном заседании Моссовета и в речи на параде. А что касается тех "нескольких месяцев", "полгода", "годика", мы это обошли; не развивали эту тему потому, что не знали, как это обосновать. Не знали не только мы. Никто, кого я спрашивал, не знал. Думаю, что и сам Сталин этого не знал...