Александра Давид-Неэль - Путешествие парижанки в Лхасу

Всякий раз, когда лама выполнял работу сапожника, которой его не учили в монастыре, на это уходило много времени. Я же проявила позорную бездарность в этом деле и могла разве что отпороть куски кожи со старых подметок.

Мои сапоги были готовы только в час пополудни. Мы не решились выходить так поздно. Летнее стойбище, затерянное в глуши, говорило о том, что до места, где постоянно живут люди, еще далеко и нам не добраться туда до наступления темноты. В таком случае, вероятно, пришлось бы снова совершать долгий переход, весьма утомительный для тех, кто вынужден поститься не по своей воле. С другой стороны, отложить выход до следующего утра означало голодать еще один день. Было трудно выбирать между этими двумя вариантами, ни один из которых не сулил нам радости. В конце концов огонь, пылавший в очаге, одержал верх: мы решили провести ночь в теплом доме и двинуться в путь на рассвете.

Весь день шел снег. Незадолго до захода солнца Йонгден, которому не терпелось проверить, насколько улучшилось состояние его лодыжки, сходил в другое стойбище докпа , расположенное поблизости, и рассказал мне, что видел там дорогу, по которой надо идти дальше.

Когда было еще темно, мы снова развели огонь и принялись трясти над котелком мешочком из-под чая, тщетно надеясь, что на дне его затерялось несколько драгоценных крупинок. После завтрака, состоявшего из одной жидкости, мы направились к месту, где накануне Йонгден заметил дорогу. Еще не рассвело, и валил густой снег; тропа показалась мне более узкой, чем та, по которой мы спускались днем раньше, но ширина и облик тибетских дорог меняются в зависимости от здешних своенравных лесов.

Мы с трудом волочили ноги до полудня, когда непроходимые чащи и крутые горы преградили нам путь. Тропа исчезла из вида: мы избрали неверное направление.

Быть может, сначала мы были на правильном пути, а затем отклонились в сторону? Я сомневалась в этом. Скорее всего, покинув хижину, мы пошли по тропе, проложенной летом домашними животными, блуждавшими по лесу: подобные тропы всегда можно встретить поблизости от стойбищ. Было неразумно пытаться найти нужную дорогу, не представляя, где ее следует искать. Предприняв такую попытку, мы бы лишь окончательно заблудились.

Костыль, на который по-прежнему опирался лама, и состояние моих ног не позволяли нам двигаться быстро. Однако нас беспокоила не столько длина пути, сколько время, необходимое для того, чтобы вернуться обратно. Допущенная ошибка была чревата опасными последствиями для людей, голодавших уже несколько дней.

Было нелегко отыскать наши следы. Утром снег продолжал идти, и отпечатки шагов в начале пути исчезли. Кроме того, Йонгден нуждался в частых передышках, и это также нас задерживало.

Вернувшись в хижину докпа , мы подкрепили силы горячей водой. Мне хотелось поскорее отправиться на поиски дороги, чтобы не блуждать на следующий день. У каждого из нас уже начинала кружиться голова, и нам мерещился странный колокольный звон; хотя мы не особенно страдали от голода, было ясно, что, если голодовка продлится еще немного, у нас не хватит сил, чтобы добраться до места, где живут люди.

Йонгден настаивал на том, чтобы я осталась у костра, а он отправился на разведку один, и я уступила его ласковым просьбам; бедный юноша снова побрел по снегу, опираясь на костыль и посох.

Отсутствие продуктов избавляло нас от необходимости заниматься стряпней — достаточно было лишь растопить снег и вскипятить воду. Зато я могла лечь и вдоволь подумать.

Я представила кое-кого из знакомых на своем месте: одни из них стали бы метаться, браниться, проклинать Бога, дьявола, а заодно себя и своих спутников, другие бы плакали, став на колени, и молились. Я знала, что и те и другие осудили бы мою безмятежность и веселый интерес, с которым я следила за ходом нашего приключения. Строка одного старого стихотворения нежно зазвучала в моей памяти:

«Поистине, мы счастливо живем среди людей, снедаемых тревогой».

Йонгден вернулся уже под вечер. Он преодолел большое расстояние, исследовав тропу, и нашел единственно правильный путь.

Я обрадовалась, услышав эту приятную весть, но мне не понравился вид юноши. Йонгден был очень бледен, и его глаза лихорадочно блестели. Он осушил залпом две чашки горячей воды и тут же заснул.

Я наблюдала за ним еще некоторое время. Он был возбужден и стонал во сне, но постепенно успокоился и затих. Я тоже уснула.

Меня разбудили звуки шагов, шаркающих по полу, и невнятное бормотание. Я увидела ламу, освещенного слабым светом затухающего костра. Он направлялся к двери неверной походкой, с посохом в руке. Я вскочила и бросилась к нему.

— Что с вами? — спросила я. — Вы заболели?

— Снег увеличивается… он растет и растет… — ответил лама странным голосом, как во сне. — Мы спим, а он все идет… Пора в путь, а то скоро будет слишком поздно…

Вероятно, он еще до конца не проснулся и видит какой-то кошмар. Я попробовала снова уложить его, но он не слушал меня и продолжал настаивать на своем: надо уходить, причем немедленно. Его лицо и руки горели. Я поняла, что у него сильный жар и он бредит. Неожиданно Йонгден оттолкнул меня, устремился к двери и открыл ее.

— Смотрите, — сказал он, — идет снег. — В самом деле, сильный снегопад продолжался, и в хижину проникла струя ледяного воздуха.

— Не стойте там, — приказала я, — вы больны, и холод вам повредит.

— Надо уходить, немедленно уходить, — упрямо повторял Йонгден. — Жетсунема , вы скоро умрете. Пойдемте, пойдемте скорее…

Он старался увлечь меня за собой, плакал, что-то невнятно бормотал, все время повторяя слово «снег».

Я ударила его, и это заставило юношу отодвинуться назад. Я закрыла дверь ногой и попыталась снова уложить его у огня. Но он сопротивлялся и отбивался от меня. Из-за жара и навязчивой идеи спасти мне жизнь сила крепкого парня возросла; он покачивался, опираясь на больную ногу, и, видимо, не ощущал боли, которую должен был испытывать.

Что будет, если Йонгден сумеет вырваться и убежать?.. Мне стало страшно, когда я вспомнила, что распаханное плоскогорье, где было расположено стойбище, заканчивается крутым обрывом и пропастью в нескольких метрах от нашей хижины.

Наконец мне удалось бросить в огонь несколько тонких веток, и яркий свет, внезапно озаривший комнату, положил конец бреду ламы.

— Что случилось?.. Что это?.. — вопрошал он, озираясь по сторонам, и наконец позволил уложить себя на пол, заменявший нам постель.

Затем я положила на лоб юноши немного снега, и Йонгден почти сразу же уснул, но я больше не рисковала оставлять его без присмотра и просидела остаток ночи, не сводя с него глаз.

Вероятно, в конце концов, вопреки моей воле, меня ненадолго сморил сон. Мне почудилось, что откуда-то снизу доносится легкий звон колокольчика [123] Тибетские всадники обычно привязывают на шею своих скакунов колокольчики. . Но кто же мог ехать на лошади по снегу в столь поздний час?.. Я прислушивалась, опасаясь незваного гостя, но вскоре звуки стали удаляться и в конце концов затихли.