Вадим Старк - Наталья Гончарова

Наталья Николаевна должна была вот-вот родить. Родители поэта отправились, наконец, в Михайловское, о чем Надежда Осиповна сообщила Ольге Сергеевне: «Мы не станем дожидаться родов Натали, которые будут через три недели, она здорова, много гуляет, ездит на Острова, на Спектакли, сбирается писать тебе всякий раз, как я ей передаю твои письма, но так ничего и не делает». Перед отъездом старшие Пушкины еще раз посетили сына с невесткой. «Александр и Натали вас целуют, — пишет Надежда Осиповна дочери и зятю, — она скоро родит, а он несколько недель спустя поедет в деревню, их маленькая прелестна, они очень хорошо устроились на Черной речке». Хотя лошади из Михайловского давно уже были посланы, родители явно тянули с отъездом в ожидании родов.

Пушкин же пишет Нащокину: «Вот как располагаю я моим будущим. Летом после родов жены отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний, да может быть в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически».

Однако эти планы в полной мере не сбылись. Наталья Николаевна родила сына Александра 6 июля, отправить жену с детьми в Полотняный Завод не удалось, и пришлось впервые снять на лето дачу, притом дорогую, в ближних окрестностях, на Черной речке. Сам же Пушкин путешествие предпримет, но не в Астрахань, а в Оренбург и только потом в Нижний Новгород и Болдино. Изменение маршрута было вызвано необходимостью сбора материалов для «Истории Пугачева».

С Черной речки, пока Пушкин странствовал по следам Пугачева, Наталья Николаевна одна переехала в город 1 сентября 1833 года, сняв новую квартиру на Пантелеймоновской улице в доме 113 Литейной части, принадлежавшем петербургскому плац-адъютанту капитану лейб-гвардии Павловского полка Александру Карловичу Оливье, или Оливио, и подписала контракт. Дом был расположен очень удобно, прямо напротив церкви Святого Пантелеймона, давшей название улице, в третьем доме от Цепного моста через Фонтанку у Летнего сада. Квартира в бельэтаже была в «десять комнат с особою к оной внизу во флигеле кухнею и при оной двумя людскими комнатами, конюшнею в шесть стойлов, одним каретным сараем, одним сеновалом, особым ледником, одним подвалом для вин, с обшей прачечной в каждый месяц два раза по четыре дни, одним отделением на чердаке… для вешания белья».

По возвращении Пушкина из путешествия он с женой обедал в Екатеринин день у Екатерины Андреевны Карамзиной. Его дневниковую тетрадь, уже четвертую по счету, открывает запись: «24 ноября. Обедал у К. А. Карамзиной — видел Жуковского. Он здоров и помолодел. Вечером Rout у Фикельмонт». Из писем родителей Пушкина, в очередной раз остановившихся в «Отель де Пари», известно, что поэт с женой и братом заехал к ним по пути. Надежда Осиповна написала дочери на другой же день: «Вчера я видела Натали, она очень хороша, хотя похудела, они все трое ехали на большой вечер к Фикельмон». Надежда Осиповна сообщает, что дом Оливье, «занимаемый Александром, очень красив; верю охотно: ежели платишь 4 тысячи 800 руб., то можно весьма хорошо устроиться».

Во вторник, 28 ноября, Пушкин с Натальей Николаевной посетили недавно открытый Михайловский театр, в котором в этот день давали спектакль французской труппы по пьесе К. Делавиня «Дети Эдуарда». В дневнике осталась запись: «Вчера играли здесь Les Enfants d’Edouard, и с большим успехом. Экерн удивляется смелости применений… Блай их не заметил. Блай, кажется, прав». Так впервые Пушкин помянул Экерна — барона Геккерена, голландского посланника в России.

Перед Рождеством, 20 декабря, в день рождения Ольги Сергеевны, уехавшей в Варшаву, состоялся семейный обед у родителей, снявших квартиру по соседству, на котором присутствовали не только Пушкин с Натальей Николаевной, но и маленькая Маша, о чем Надежда Осиповна с удовольствием сообщила дочери на следующий день: «Вчера был день твоего рождения, мой добрый друг. Мы провели его по-семейному: твои братья, Натали, даже маленькая Маша пришли нас поздравить. <���…> Натали много выезжает, в высшем свете столько балов, город полон иностранцев, послов и принцев крови…» В самое Рождество Пушкин с женой вновь посетил родителей. Надежда Осиповна на другой день писала тригорской знакомой, баронессе Евпраксии Вревской: «Натали много выезжает, танцует ежедневно. Вчера я провела день по-семейному, все мои дети у нас обедали. Только и разговору что о праздниках, балах и спектаклях, я не приму в них никакого участия, в моем возрасте довольствуются рассказами».

Приближался Новый год с его обыкновенными пожалованиями. К примеру, капитана Оливье произвели в полковники, а сам Пушкин неожиданно для всех — и прежде всего для самого себя — был пожалован в камер-юнкеры, одновременно со своим сослуживцем Н. Ф. Ремером, моложе его семью годами. По рассказу Льва Сергеевича, его брат узнал о своем производстве 30 декабря на балу в доме графа А. Ф. Орлова. Первой его реакцией было такое бешенство, что Жуковский и Виельгорский отвели его в кабинет хозяина, всячески там успокаивали и чуть ли не обливали водой. Нащокин в своих записках заметил, что если бы не они, «то он, будучи вне себя, разгоревшись, с пылающим лицом, хотел идти во дворец и наговорить грубостей самому царю». Соболевский на полях этих заметок оставил комментарий! «Пустяки! Пушкин был слишком благовоспитан». Он конечно же не помчался бы во дворец, да его и не приняли бы, но то, что в порыве раздражения поэт мог говорить об этом, вполне вероятно.

Новый год Пушкин с женой встречал у Натальи Кирилловны Загряжской. Он начал дневник 1834 года записью о камер-юнкерстве и застольных разговорах со Сперанским «о Пугачеве, о Собрании Законов, о первом времени царств<���ования> Александра, о Ермолове etc.»: «1 янв. Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Н. Н. танцовала в Аничковом. Так я же сделаюсь русским Dangeau [51] Маркиз де Данжо — приближенный Людовика XIV, за которого король выдал замуж нравившуюся ему фрейлину, автор мемуаров, описывавших повседневные подробности частной жизни «короля-солнце» и придворного быта, воспринимавшихся современниками и потомками как обличительные. Дневник, который вел Пушкин, исполнял ту же роль по отношению к русскому двору. ».

Симптоматично, что сразу же после сообщения о камер-юнкерстве следует запись о семейных сценах у Безобразовых, вызванных ревностью супруга к императору, после чего Пушкин вновь возвращается к своему назначению, поминая Николая I: «Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, — а по мне хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике».