Дэвид Стерри - Цыпочка

Кто захочет пошутить по этому поводу? Мне жаль Судью и хочется остановиться и успокоить его.

Но я не могу. Мне слишком это нравится.

С видом больного ребенка, который только что проглотил горькое лекарство, моя порнокрошка смотрит одним глазом в камеру, в то время как другой глаз выглядит совершенно несчастным. По-видимому, закадровый суфлер приказал ей улыбаться, и она подчинилась. Западный глаз мило улыбается, а восточный по-прежнему выглядит так, будто готов расплакаться.

Секс? Это секс? Меня шатало, и я чувствовал себя обманутым. Я выбежал из кабинки, кое-как пришел в себя и выскочил через переднюю дверь на улицу, где дневной свет вернул меня в благословенную реальность.

Когда моя жизнь закончится, то, боюсь, проводить меня в последний путь явится косоглазый призрак девушки, мерцающий где-то вдали.

Судья громко гортанно стонет, избитый и израненный. Он плачет, хрипя и задыхаясь. Глядя на этого толстого старого ублюдка с яйцами в подгузнике, я начинаю дрожать от стыда, а мой мозг объявляет забастовку. Как мне это закончить? Только одним способом. Я должен уйти.

Судья наконец затихает и смотрит на меня. Увидев застывшую на его лице пепельную маску смерти, я дрожу, а температура подскакивает. Я хватаю шлем, проверяю карман с деньгами и, пробормотав «увидимся», выскакиваю вон из дома.

Ну и ладно.

Пасхальным утром я проснулся с раскалывающейся от боли головой. Казалось, что мой несчастный мозг погиб и на его похоронах играют тысячи расстроенных скрипок. Моя лачуга еще никогда не выглядела такой запущенной. Я ничего не помнил о субботней ночи, после того как напился текилы с каким-то бывшим моряком, у которого была татуировка Попая [10] Персонаж американского мультсериала «Моряк Попай». на кисти, и он мог заставить его танцевать движением мускулов. И чем пьянее мы становились, тем смешнее танцевал Попай.

Слава богу, мой мотоциклетный шлем лежал на полу рядом с кроватью. Слава богу, моя голова не в шлеме, перекатывающемся с боку на бок на голливудской трассе.

Я попытался встать, что было большой ошибкой. В моей голове взорвалась такая невыносимая боль, что пронзила все теле, вплоть до пяток. Такая попытка обескуражила меня, и я снова улегся на тонкий матрас, покрывавший мою кровать.

Я пытался встать и так и эдак, но похмельный синдром был слишком силен. Я решил полежать еще пять минут.

Пасха Кристи. Который час? Черт! Я поискал свои несчастные часы, но не нашел и отказался от этой затеи из-за головной боли. Со времен оргии я не хотел больше играть во фрисби или пинг-понг с ребятами, которые меня раздражали, хотя и нуждался в компании других людей моего возраста, которые не были связаны с сексом за деньги. Так что Пасха с родителями Кристи манила меня, как Мекка, в которую можно попасть через Долину смерти, веря и надеясь, что на празднике найдется место и для проститутки, то есть для меня. И я уже прошел через ночной кошмар, заливая свою башку дешевым ликером в кабаке.

Зазвонил телефон. Моей первой мыслью было, что это звонит Кристи и я опаздываю. Я должен быть у нее дома днем, и один бог знает, сколько теперь времени. Я рванулся или попытался рвануться через холодную овсянку, в которой застрял, все еще полностью упакованный во вчерашнюю провонявшую алкоголем и никотином одежду. Страдая от дикого сушняка, я пересек огромную пустыню комнаты и схватил телефонную трубку.

— Хей-хо, как поживаешь, мальчик?

Это Санни. Ну, конечно. Кто еще это мог быть.

— Я в порядке, который сейчас час? — прохрипел я.

Я хотел ссать, а возможно, и по-большому.

И в душ. Побыстрее.

— Одиннадцать, — ответил Санни.

Мне стало легче дышать. Еще совсем рано.

— Как дела? — промычал я.

— Прекрасно, как огурец в заднице.

Я хихикнул, снова совершив большую ошибку. В черепе опять запульсировала боль.

— Вечеринка, мальчик! У меня есть несколько новых шляп с оборками, так что готовься к лучшему в городе пасхальному параду!

Я услышал барабанный бой в ушах.

Моя мать ураганом носилась по дому, выставляя на стол огромные торты, жареную говядину и йоркширский пудинг и вообще пытаясь привести дом в порядок. Мама всегда любила порядок.

Для четырехлетнего ребенка я хорошо помню, как это было странно — прибирать дом. Я привык к тому, что наш дом был старым и покосившимся, к тому, что его не хотелось убирать.

Но мама всегда этого требовала.

Моя мама была сама сладость и добродушие, когда с работы вернулся отец и мы сели ужинать.

Сев за стол, мы прочитали ежевечернюю молитву:

«Хлеб наш насущный даждь нам днесь…»

Меня смущал тот факт, что слова «хлеб» и «насущный» не рифмовались.

— Спасибо, Санни, но у меня свидание, — упорствую я в своем выборе жизненного пути.

— О-о-о-о, ты нашел себе новую киску — это классно. Приводи ее с собой.

Кристи, познакомься, это моя подруга проститутка-трансвестит. Круэлла, поздоровайся с моей девушкой.

— Нет, у меня не получится, — твердо отвечаю я.

— Ладно, черт, приходи, когда закончишь со своей киской, попробуешь шоколадные яйца, — Санни почти заставил меня поверить, что жизнь прекрасна.

— Просто сплю и вижу.

— Там будет несколько пасхальных кроликов с маленькими корзиночками для твоей задницы, — гипнотически шепчет Санни.

В моей голове проносятся видения гостей Санни — сладких крошек, друзей, танцев и всего прочего.

Так, погоди минутку, ты не будешь больше лезть в эту дыру. Что там у нас? Барбекю, арбузы, кукуруза, мама, папа, собака, сестра, Кристи, пасхальное воскресенье — конец дискуссии, дело закрыто.

Это твой билет на вылет из этого дерьма, мальчик.

— Спасибо, но знаешь, у меня есть парочка дел, — я настолько тверд, насколько это возможно в таком состоянии.

— Договорились, но если у тебя изменятся планы, я придержу для тебя зайчика. Ах да, у меня есть хорошая работа для тебя на понедельник. Легкие деньги. Пятьсот баксов. И все, что тебе надо делать, это вести себя немного по-садистски.

Черт бы его побрал!

Я почему-то не могу выдавить из себя ни слова.

— Ты меня слышишь, мальчик?

— Да, конечно, это просто мой сосед отвлек меня. Все нормально, отлично, пять сотен, да… — соглашаюсь я, но сам различаю сомнение в своем голосе.

— Ты в порядке, малыш? Тебя что-то тревожит? — говорит Санни, как секундант, чей дуэлянт только что получил пулю в голову.

— Нет, у меня все в порядке, — лгу я.

После Судьи я стал раздражительным, злым и агрессивным, готовым избить кого угодно. Это уже нехорошо.