Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

Из орудий нижней палубы «Святого Николая» еще велся огонь по британским судам, но несколько испанских офицеров уже вручили Нельсону свои шпаги. В тот самый момент с огромного трехпалубника «Сан-Хосе», безнадежно спутавшегося оснасткой со «Святым Николаем», прозвучал мощный залп мушкетного огня. Семь нельсоновских моряков были убиты, несколько ранены. Погибли и двадцать испанцев. Вне себя от ярости, Нельсон осуществил операцию, вошедшую впоследствии во флотские анналы как «Патентованный мост Нельсона для абордажа кораблей первого ранга». Затребовав на уже пылавший борт «Святого Николая» дополнительные силы, он использовал судно как ступеньку для абордажа «Сан-Хосе».

«Я велел своим ребятам атаковать их громадину», — продолжает свой отчет Нельсон. Вслед за ними с криком «Вестминстерское аббатство или славная победа!» на борт «Сан-Хосе» бросился и сам капитан.

«Все закончилось в считанные минуты. Поднявшись на квартердек, я увидел какого-то безоружного испанского офицера, сказавшего мне, что корабль сдается… Тут же появился капитан и, опустившись на колено, протянул мне шпагу. Он же заявил об умирающем внизу от полученных ран их адмирале. Я протянул ему руку и попросил объявить офицерам и команде о капитуляции корабля. Он так и поступил». Шпагу капитана вместе со шпагами других офицеров Нельсон передал одному из своих гребцов. Тот «с великолепным хладнокровием сунул почетные трофеи под мышку…» «Вокруг меня, — заключает Нельсон свой доклад, — собрались капитан Берри, лейтенант Чарлз Пирсон (из 69го полка), Джон Сайкс, Джон Томпсон, Фрэнсис Кук, — все ветераны с «Агамемнона», и еще несколько храбрецов — пехотинцев и моряков. Так пали корабли противника. Проходя мимо, нас приветствовала троекратным «ура!» «Виктория», а следом за ней все суда флота».

Вернувшись на «Капитан», желая выразить признательность своему ближайшему помощнику, капитану-американцу Миллеру, и вручить ему одну из испанских шпаг, Нельсон уже в сумерках проследовал на борт «Виктории». Выглядел он, как сам впоследствии рассказывал дома, ужасно: рубаха и сюртук разодраны в клочья, шляпы нет, лицо, покрытое следами гари — он даже не успел умыться, — все поцарапано. Его даже легко ранило осколком ядра. Джервис-то, конечно, успел переодеться. В ходе сражения моряку, стоявшему рядом с адмиралом на полуюте, оторвало голову, и все лицо и грудь Джервиса настолько залило кровью и забросало осколками костей и мозговой ткани, что окружающие решили, будто он тяжело ранен. Но нет, адмирала даже не задело. Он успокоил офицеров и, повернувшись к одному из мичманов, велел ему принести стакан апельсинового сока прополоскать рот.

«Адмирал встретил меня на квартердеке; — вспоминает Нельсон, — обнял и, выражая мне свою признательность, на похвалы не скупился, чем, без преувеличения, меня осчастливил».

Уж теперь-то, от души надеялся Нельсон, дома его заслуги будут должным образом признаны, как признаны они на флоте, где имя его, как он с удовлетворением отмечал, звучит повсюду, а подвиги начинают входить в легенду. Коллингвуд тоже считал Нельсона заслуживающим самых высоких почестей. «Дорогой друг, — писал он, отвечая на письмо, где Нельсон благодарил за столь своевременную поддержку в недавнем сражении, — ведь это Вам принадлежит план нападения, мы всего лишь поспособствовали в разгроме врага… Хотя не скрою, я был очень рад хоть в малой степени помочь Вам разделаться с Испанцем».

Самого Коллингвуда, как и всех иных командиров кораблей, участвовавших в сражении, наградили золотой медалью. Адмиралу Джервису назначили ежегодную пенсию в размере трех тысяч фунтов. Он удостоился звания почетного гражданина Лондона и стал графом Сен-Винсеном. Капитана Калдера, сына церемониймейстера при дворе королевы Шарлотты, посвятили в рыцари. «Ну а вас, коммодор, — заверил Нельсона помощник сэра Гилберта Элиота, полковник Дринкуотер, — вас сделают баронетом». От продолжения его удержала вскинутая рука собеседника: «Нет, нет, не надо! Если уж и отмечать мои заслуги, то иначе». «A-а, ясно, — отвечал Дринкуотер, — вы хотите стать кавалером ордена Бани». «Тогда я и помыслить не мог, — рассказывает Дринкуотер дальше, — что амбиции его простираются дальше, в сторону пэрства. Впрочем, предположение мое оказалось верным. Нельсон живо откликнулся: «Вот именно, если сделанное мною действительно имеет значение, пусть об этом узнают люди». Не уверен, помню ли я дословно, но смысл передаю верно: он жаждал некоего почетного ореола вокруг своего имени, он хотел быть известен… Последующие встречи с Нельсоном только подтвердили мое первое впечатление: он жаждал общественных почестей и признания со стороны сослуживцев. Именно этим неизменно определялось все его поведение».

Сэру Гилберту Элиоту, пересевшему с «Капитана» на «Быстроходный», идущий в Лондон с донесением адмирала Джервиса, Нельсон писал: «Если вам удастся предотвратить задуманное, как я предполагаю, в отношении меня, буду лишний раз благодарен». Баронетство Нельсону и впрямь пришлось не по душе. Он не мог позволить себе поддерживать уровень жизни, достойный носителя наследственного титула, — едва сводил концы с концами. Но ведь существовали и другие почести. Пусть они умирают вместе со своим носителем, но он, Нельсон, будет горд принять их, если его деяния «сочтут достойными милостей короля». Как он уже намекнул полковнику Дринкуотеру, орден Бани, дающий право носить красивую блестящую звезду, вполне бы его удовлетворил.

Однако же когда отчет адмирала достиг Лондона и был опубликован в специальном выпуске «Правительственного бюллетеня» от 3 марта, даже перспектива посвящения Нельсона в рыцарское звание оказалась под сомнением. В нем упоминался лишь Калдер, ибо, как доносил адмирал, «доблестное поведение всех офицеров и матросов не позволяет специально выделить кого-либо из них». Правда, в частном письме графу Спенсеру, сменившему Чэтема на посту первого лорда адмиралтейства, Джервис писал: коммодор Нельсон, «шедший в конце строя справа, резко повернув налево, весьма значительно способствовал успешному исходу сражения». Вот и все. По флоту распространился ложный слух, будто Калдер, не одобрявший самовольного маневра Нельсона, внес правку в первоначальный текст донесения, где действия последнего оценивались более высоко.

Как обычно, Нельсон сам оповестил город и мир о своих достижениях. Он написал довольно тенденциозный отчет о морском сражении, как оно виделось ему лично, и заставил подписать его Берри и Миллера, внесших, правда, некоторые поправки, добыв тем самым и себе частичку славы (в первоначальном варианте Нельсон забрал ее себе целиком). Затем Нельсон отправил отчет капитану Локеру в Гринвич с просьбой передать его в газеты, заменив в нем личное местоимение «я» на «коммодор».