Вадим Телицын - Григорий Распутин

Все гораздо сложнее…

Ранняя смерть Александра III, которому было всего лишь сорок девять лет, не могла не сказаться на душевном состоянии его старшего сына, наследника российского престола. Думается, что у Николая II был своего рода «сыновний комплекс», он искал — бессознательно — некоего сильного, как отца, человека, за спиной которого он мог бы укрыться от житейских бурь, и, как строгого отца, начинал этого человека обманывать и восставать против него, чтобы проявить свое собственное подавленное «я».

…Призрак старика Фрейда «маячил» за спиной Николая Александровича. Аликс Виктория Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадт-ская, крещенная по православному обряду и получившая имя Александры Федоровны, жена Николая II, тоже немало испытала на своей судьбе. Ей было шесть лет, когда внезапно умерла мать, и это наложило глубокий отпечаток на характер Алисы (так звал ее супруг). С детства у нее стали проявляться черты властности, упрямства и набожности. Приезд в Россию к любящему ее Николаю ознаменовался коренной ломкой духовных ориентиров: ей пришлось принять православие. Крещение было условием брака, но при ее глубокой религиозности переход из протестантства в православие был нелегок, ее даже освободили от обязанности трижды отрекаться от старой веры. Что бы ни сыграло решающую роль, она обратилась к новой религии со всем жаром души. Особенно поразила ее древняя обрядовая сторона православия, так контрастирующая с очень простыми внешними формами протестантизма.

«Для императрицы старина была дорога в мистическом отношении, — писал Георгий Шавельский, — она уносила ее в даль веков, к тому уставному благочестию, к которому, по природе, тяготела ее душа».

Склонность к мистицизму развивалась у Александры Федоровны все сильнее и сильнее, и спустя некоторое время полностью овладела ею. Особенно сильное впечатление на нее произвела книга XIV века, в которой автор доказывал факт посредничества между Богом и человеком, о «Господних друзьях» («Amies des Diex») — смертных, но наделенных исключительной Божьей милостью. Царица свято верила, что есть люди, которые через неистовую молитву могут приблизиться к Богу.

С другой стороны, она хотела любить русский народ и быть им любимой, но «народ» был понятием отдаленным и неощутимым, реальным было окружавшее ее «общество». Ни протестантское воспитание, ни православное неофитство не способствовали сближению Александры Федоровны с высшим петербургским светом, который со времен Екатерины II имел оттенок некоторого вольтерьянства и не прочь был посмеяться над ханжеством; да и вообще, видимо, «нет ничего такого, над чем бы не посмеялся русский человек».

Сами обстоятельства брака, заключенного через неделю после похорон, способствовали отчуждению молодой императрицы, как бы «прибывшей за гробом». Неудачно сложились и отношения со вдовствующей императрицей — и та и другая претендовали на первенство в царской фамилии, и взаимная неприязнь сохранилась на всю жизнь.

В ноябре 1895 года она должна была родить, ждали наследника, но царица родила девочку, и затем это стало повторяться регулярно каждые два года: Ольга — в 1895 году, Татьяна — в 1897-м, Мария — в 1899-м, Анастасия — в 1901-м. Появились уже стишки о «причитании над молодой царицею, рождающей со стенанием девицу за девицею».

Отчуждению царицы от русской жизни даже- в том ограниченном виде, какой представлял последнюю петербургский свет, способствовали и ее болезни, прежде всего истощавшая ее истерия. Много времени царица проводила, лежа под портретом Марии-Антуанетты в своем бледно-фиолетовом будуаре, среди любимых ею живых цветов. Картина не оставляла Александру Федоровну в покое. Она спрашивала себя, не будут ли ее упрекать так, как несчастную королеву Франции: непоследовательность в поведении, сословная гордость, расположение к врагам. Впрочем, по словам преподобного Серафима Саровского, «буде же Господу Богу угодно будет, чтобы человек испытал на себе болезни, то Он же подаст ему и силу терпения». А у царицы был интерес ко всему, что связано с болезнью, и она находила своеобразное удовольствие в уходе за больными, особенно за детьми.

Царь и царица считали, что «сердце царево — в руках Божьих», между самодержцем и Богом существует мистическая связь и Бог дает царю знаки, как он должен поступать и чего ждать. Иногда эти указания поступают прямо в «сердце царево» — «совесть моя меня никогда не обманывала», иногда через «Божьих людей», «простецов», далеких от страстей мира и потому близких к Богу. Александра Федоровна ожидала этих знаков и чудес с верой и страстью, у Николая — при его житейском скептицизме — проскальзывало иногда недоверие если не к самому Богу, то к его многочисленным посланцам. Первыми такими посланцами оказались два француза — «доктор» Филипп и «маг» Папюс (он же доктор Анкосс, он же Энкос Жирар, председатель Верховного совета мартинистов — масонского ордена [10] Известен также и как автор книги «Практическая магия», изданной в Петербурге в 1913 году и имевшей огромный успех. ).

Месье Папюс, протеже Филиппа, мелькнул дважды — в 1900 и 1905 годах — и большого следа в царской семье не оставил. Известно лишь, что Папюс вызвал на спиритическом сеансе дух Александра III, которому Николай II задал несколько вопросов, касавшихся военных действий против Японии и отразившихся впоследствии на решениях верховного командующего и Генерального штаба, а также вопросов внутренней политики. Под влиянием информации, полученной на сеансе, российский император якобы решился подписать указ о созыве Думы и дал «добро» на проведение наступательной операции под Мукденом. (Наступление русских войск, длившееся пять дней, закончилось страшным поражением и громадными потерями.)

Влияние доктора Филиппа было более глубоким. Филипп Ницье-Вашо, как и Распутин, родился в крестьянской семье, но гораздо раньше — в 1849 году. Двадцати трех лет от роду он бросил торговлю в мясной лавке (куда его пристроили родители) и занялся оккультизмом. Постепенно приобрел он известность предсказателя и целителя, и большим его поклонником стал русский военный атташе в Париже граф В. В. Муравьев-Амурский. Через него месье Филипп познакомился с черногорками Анастасией и Милицей, которые ввели его в царскую семью, и начиная с 1902 года он несколько раз нелегально приезжал в Россию.

Тайные поездки были предопределены тем, что влияние иностранцев всегда беспокоило православных иерархов (многим из них кругом виделись заговоры масонов, стремящихся «поглотить» Россию и навязать русскому человеку иную веру). Черногорками была даже устроена встреча между ним и отцом Иоанном Кронштадтским, чтобы показать последнему если не святость, то хотя бы безобидность Филиппа. Чем закончилась встреча, доподлинно неизвестно: отец Иоанн был очень замкнутым человеком.