Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой

Софья Борисовна писала:

Матушка тоже не без удовольствия рассказывала о том, как это произошло. Когда к двенадцати часам дня не оправдалась и последняя ее надежда «на одного доброго человека», обещавшего вроде помочь с устройством приюта, она помчалась к митрополиту Евлогию.

– Я призналась ему во всем. Он меня жестоко выбранил, потом кряхтя полез в свой бездонно-глубокий карман, вытащил какие-то кредитки и отмусолил мне 5000 франков. «Вот тебе, а там видно будет». Я повалилась ему в ноги – и полетела к нотариусу. В новом помещении я живу уже три дня. Там еще ничего нет: ни мебели, ни электричества, ни газа…

Этот приятный, опрятный особнячок в тихом садике, в глубине узкой улочки, первое время действительно казался совершенно неблагоустроенным: здесь не было даже мебели! Но мать Мария первая поселилась в этом еще не обжитом пространстве и стала спать просто на полу, на одеялах. Возле нее, осеняя ее сон, прислоненная к стене стояла большая икона Покрова Пресвятой Богородицы. Груда телефонных справочников заменяла стул. Но матушка была несказанно счастлива! Это выразилось и в ее стихах.

Дом вскоре оказался обставленным на редкость разнородной мебелью. Часть ее была раздобыта хозяйкой на дешевых аукционах, часть подарена доброжелателями. Была устроена и домовая церковь.

Скоро приют стал настолько известен в Париже своим гостеприимством и действенной помощью, что матушке пришлось перейти жить в закуток под лестницей, за котельной. Там она принимала друзей, приглашая их «посидеть на пепле». В этом закутке находилось то, без чего деятельная монахиня не мыслила своего существования: иконы, много книг, рукописей, вышивок… Еще тут были очень скудная мебель и дыра, заткнутая старым сапогом, где обитала… прирученная крыса.

Со слов своей матери Ариадна Васильева описывала скромное жилище так:

Но и здесь, в этом более чем скромном обиталище, матушка не принадлежала самой себе: в дверь непрерывно стучали. Иногда к ней приходило до сорока человек в день – знакомых и незнакомых, со своими нуждами, горестями и радостями.

Порой мать Мария не выдерживала: запирала дверь на ключ, падала в кресло и говорила:

– Больше не могу так, ничего не соображаю, устала, устала. Сегодня было около сорока человек, и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогонять…

Но даже и ключ не помогал: начинался непрерывный стук в дверь. Матушке приходилось отворять. Недаром же отец Сергий Булгаков весьма образно и остроумно прозвал это прибежище для шатающихся «шаталовой пустынью»! Посетители являлись сюда в течение целого дня и до самого вечера; некоторые оставались на ночь.

Матушка частенько говорила:

– Мне сейчас удивительно хорошо. Не чувствую себя – большая легкость. Хорошо бы отдать себя совсем, чтобы ничего не осталось. Счастливых людей нет – все несчастные, и всех жалко. О, как жалко!

Дом и церковь быстро обживались; все, кто только мог, отдавали сюда мебель и утварь… Постепенно храм, в котором поначалу почти не было икон, обустраивался, наполнялся молящимися. Именно здесь мать Мария впервые расписала стены и часть Царских врат растительным орнаментом. Видевшие его надолго запомнили эту роспись: над северными и южными дверьми в алтарь парили на голубом фоне белоснежные серафимы и херувимы, а рядом с ними располагались узоры из цветов в русском стиле, напоминающие работы художницы Натальи Гончаровой.

Казалось, само присутствие матери Марии побуждало людей к активным действиям. В помещении на улице Вилла де Сакс жизнь так и била ключом. В январе 1933 года здесь прошел съезд Лиги православной культуры, на котором присутствовал митрополит Евлогий. В начале ноября тут же состоялось открытие Богословских (миссионерских) курсов с числом слушателей в пятьдесят шесть человек. Вступительная лекция была прочитана отцом Сергием Булгаковым. Собравшиеся изучали Священное Писание, историю церкви, апологетику, догматическое богословие.

– Вы думаете, что я бесстрашная. Нет, я просто знаю, что это нужно и что это будет… Я кормлю теперь двадцать пять голодающих, а там я буду кормить сто. Я просто чувствую по временам, что Господь берет меня за шиворот и заставляет делать, что Он хочет. Так и теперь с этим домом. С трезвой точки зрения, это – безумие, но я знаю, что это будет. Будет и церковь, и столовая, и большое общежитие, и зал для лекций, и журнал. Со стороны я могу показаться авантюристкой. Пусть! Я не рассуждаю, а повинуюсь…