Валентин Бадрак - Стратегии гениальных женщин

Как в начале властвования она не смела отказаться от военных кампаний и продемонстрировать «слабость» правления (в силу самого факта нахождения у власти женщины), так и в период мирного правления ее политику должен был поддерживать такой идеологический стержень, который бы не только оправдывал всю жизненную линию княгини, но и воспитывал у всего народа единую национальную идею. Такая идея могла бы зиждиться как на завоевательном расширении жизненного пространства, так и на удобоваримой религии. Наконец, единая с союзной Византией религия открывала совершенно новые возможности, например усиления путем брака. Ведь именно язычество Руси помешало женитьбе Святослава на дочери византийского императора. И конечно, образованная Ольга чувствовала, насколько важным может оказаться вливание европейских культурных ценностей в языческую кровь русов.

Итак, у княгини Ольги не было альтернативы: оберегая жизнь сына и воспитывая в нем дух завоевателя, она в то же время демонстрировала свою способность управлять государством и умение найти приемлемые формы управления. Она более чем успешно справлялась с обеими задачами, расширив при этом географические границы Руси и утвердив у иноземцев восприятие княгини Киевской как опытной и бескомпромиссной владычицы земель на Днепре. Чтобы сохранить в своем образе такой зловещий симбиоз двойственности и многоликости, Ольге нередко приходилось демонстрировать и удивительное, чисто женское коварство, подкупающую мудрость и, с другой стороны, совершенно несвойственную ее природе, чисто мужскую беспощадность и непримиримость. Оказавшись после смерти мужа на краю собственного низвержения, княгиня сумела кардинально изменить ситуацию, взять ее под контроль, поэтому государство возвысилось, был заметен его административный и культурный рост.

Избрав христианство в качестве новой жизненной философии и живя на Руси в соответствии с новой верой, Ольга укрепила внешними стимулами и правилами свою внутреннюю убежденность, в которой всякий человек находит сомнения. Она продемонстрировала, что женщина пред лицом высшей опасности способна существенно менять облик и, представая то слабой и покорной, то невероятно сильной и мужественной до отчаяния, играть на сцене и мужскую, и женскую роли одновременно. Христианские же каноны давали ей успокоение и надежду изменить политику непримиримого Святослава. Святослав колебался, но в конце концов остался на стороне дружины, отнесшейся с явным неодобрением к смене религии княгини Ольги.

Вполне вероятно, уже приняв новые религиозные каноны для себя лично, Ольга задумалась о распространении этой религии на всю нацию. Существует немало подтверждений того, что наиболее действенным штрихом жизненной стратегии славянки было последовательное внедрение во власть и использование для этих целей множества прикрытий и рычагов косвенного влияния – совершенно необходимая мера предосторожности для женщины, намеревавшейся самостоятельно управлять государством. Так или иначе, Ольга сделала свой выбор сама, не рискнув побороться за смену религии в государстве. Слишком неоднозначно было воспринято принятие новой веры великой княгиней и ее небольшим окружением. А зародившиеся на Руси очаги христианства были еще настолько слабы, что сами нуждались в защите. Многое в этом вопросе предопределила позиция Святослава, несомненно подстрекаемого варяжскими воеводами. Поэтому мало впечатляющие результаты крещения княгини выразились не в ожидаемых ростках, а лишь в глубоко посаженных зернах новой веры на земле русов. Но даже эта ситуация отражает внутреннюю силу убежденности Ольги и ее почти незыблемые позиции в государстве, где по достижении совершеннолетия Святославом она управляла лишь формально, однако именно ее действия, несмотря на многие разногласия, зародили глубокие государственные и духовные устои Киевской Руси.

Позиции Ольги в Киеве были столь прочны и поддерживаемы всеми слоями населения, что, возможно, этот факт сыграл свою роль в появлении у Святослава, человека с крайне обостренным чувством независимости, желания обосноваться в дунайском Переяславце. Может быть, поэтому Святослав, оставшись единственным правителем Руси после смерти Ольги, сумел в этой роли удержаться лишь неполных три года, словно был ослаблен и обескровлен уходом матери. Ольга же таинственным образом сумела передать свою идею через поколение – благодаря тайному влиянию на внуков при удаленном непокорном и непримиримом отце, нашедшем свою гибель вдали от родной земли. Вообще, отношения матери и сына оказались слишком противоречивыми: поставив материнство во главу угла и подготовив почву для безоговорочного успеха Святослава во власти, Ольга столкнулась с его упорным нежеланием сосредоточиться на управлении государством, возможно из-за ощущения необходимости «делить власть» с собственной матерью.

Для народа Киевской Руси первоначальное, или поверхностное, величие княгини Ольги, конечно, должно было определяться мужеством и решимостью, адекватными мужской воинственности у ее визави. Как минимум два факта из биографии княгини Киевской приближают ее образ по восприятию к воителям мужского пола. Жестокое подавление древлянского мятежа в начале своего пути и, на первый взгляд, немилосердное, исключительно языческое наказание убийц своего мужа закрепили за Ольгой образ женщины, способной на ярость и великий гнев. Это было сделано вынужденно и, скорее всего, противоречило истинной внутренней природе Ольги. Но это было необходимо для спасения себя, потомства и отнюдь не сплоченного государства, которое оставил ей князь Игорь. Его смерть оказалась стимулом вполне оправданной демонстрации «мужского» лица, и именно способность перевоплощения Ольги заслуживает самого пристального внимания исследователей. Если до смерти Игоря главным для Ольги было соответствовать ожиданиям общества, вернее, преимущественно его мужской части, образу великой княгини – подруги великого князя, то с потерей Игоря произошло все наоборот: нужно было демонстрировать ожидаемые мужские качества. Вначале она должна была явиться миру величавой красавицей, доброй матерью наследника и тихой, покладистой помощницей, после же смерти князя ее могли принять лишь только как воительницу, жестоко карающую и мстящую, захватывающую земли и распространяющую на них власть киевского князя. Любопытно не то, считала ли Ольга своей истинной природой ту или иную сыгранную роль, а то, что она разгадала этот нелегкий психологический ребус и достаточно хорошо, даже естественно сыграла обе, казалось, противоположные и противоречащие друг другу роли. Естественно, что «чисто мужские способности» и были отмечены летописцами в первую очередь. Они были подтверждены еще раз, когда в год своей смерти уже престарелая киевская матрона лично возглавила оборону столицы против кочевников; ненасытный к военным походам Святослав завоевывал тогда земли Хазарского каганата. Кажется удивительным, что непреклонный и непререкаемый авторитет самой Ольги и распространяемый ею дух спокойствия и уверенности позволили населению столицы фактически без войска выдержать осаду Киева печенегами, которая, как полагают некоторые историки, могла длиться несколько месяцев.