Илья Давыдов - Юность уходит в бой.

Майор Шестаков внимательно выслушивал их, а когда они уходили, в штабе начинался оживленный разговор на эту тему. Теперь мне приходилось тоже в нем участвовать. И не только как начальнику медицинской службы, но и как заместителю комиссара: тяжело заболевшего майора В. С. Пегова пришлось в сопровождении небольшой группы бойцов отправить обратно в клетнянский лес.

Василий Васильевич Рыкин считал, что, пока мы не достигнем заданного района, надо прекратить всякую боевую деятельность, чтобы не привлекать внимания противника. Вести только разведку. Я был согласен с ним, но выдвигал иные доводы. Если мы на марше будем вступать в бои, у нас непременно появятся раненые, которые скуют маневренность отряда, замедлят его продвижение.

Молодой, энергичный начальник штаба лейтенант Оборотов жаждал, конечно, активных действий.

Анатолий Петрович Шестаков находился в более трудном, чем мы, положении. Выслушав нас, он должен был принять решение. В его руках были судьбы сотен людей. Майор был волевым и грамотным командиром. Он не только понимал значение разведки, но и лично участвовал в ее организации. Вместе с тем Шестаков видел, что сведения добываются медленно и с большим трудом. Понимал он и то, что крупный, хорошо вооруженный отряд не может и не имеет права долго сидеть без дела. Но ускорить поступление донесений от группы, ушедшей на глубокую разведку маршрута — за Сож, за Днепр и еще дальше в район Могилева, не мог даже многоопытный подполковник Рыкин. Пока что он обращал свой проницательный взор в сторону Гомеля, Жлобина, Рогачева и Быхова. Отряд же вынужден был сидеть и ждать. К тому же и Центр вдруг приказал задержаться в районе чечерских лесов, чтобы принять пополнение и боеприпасы. Настроение у людей сразу поднялось.

В течение нескольких ночей мы принимали самолеты с людьми и грузами. А вскоре поступили первые сведения из-за Днепра: наш головной отряд приступил там к подготовке базы.

Перед тем как двинуться по маршруту дальше, майор Шестаков разрешил организовать несколько засад и вылазок. Одну из операций, как всегда, удачно провел Кондратий [217] Мадей. С небольшой группой бойцов он пробрался в деревню Влазовичи, находившуюся в десяти километрах от крупного суражского гарнизона противника. Там, в конюшнях конного завода, под охраной роты гитлеровцев находилось несколько сот кавалерийских лошадей. Старший сержант не стал завязывать бой с охраной, решил дождаться ночи. Под покровом темноты Мадей с бойцами бесшумно снял часовых и выгнал из конюшен большой табун. Заслышав ржание и топот, фашисты, находившиеся в казарме, подняли панику. Когда они сообразили, в чем дело, и открыли огонь, наши партизаны были уже далеко. Отряд получил более сотни строевых коней. Правда, седел разведчики захватили мало, и нашим умельцам пришлось самим их изготовлять.

«Славный» стал выглядеть намного внушительнее. Он пополнился не только людьми, доставленными самолетами, но и за счет местной белорусской молодежи.

Удачно провел старший сержант Мадей и две засады. В селе Вороновка его группа в упор расстреляла средь бела дня автомашину с немецкими интендантами. А неделю спустя так же днем на шоссе Гомель — Могилев была уничтожена еще одна автомашина. В результате четыре вражеских офицера оказались убитыми, а пятый захвачен в плен.

Группа, возглавляемая ефрейтором Алексеем Каменевым, сожгла на берегу Сожа большое количество лесоматериалов, предназначавшихся для строительства оборонительных укреплений; лейтенант Оборотов с несколькими бойцами совершил налеты на продовольственные базы противника, находившиеся в Гузовке и Душатино.

Эти, хоть и небольшие, но очень дерзкие вылазки, особенно угон лошадей и нападения днем на автомашины, всполошили противника. Над лесом стал непрерывно летать самолет-разведчик — двухфюзеляжный «ФВ-189». Наши группы, выходящие на задания, начали натыкаться на засады противника.

Изучив новые разведданные и сличив их. с теми, которые значились в документах, захваченных в разбитой интендантской машине, подполковник Рыкин установил, что численность вражеских гарнизонов в Чечерске, Кормах, Гадиловичах и Довске увеличилась где вдвое, где даже втрое. Наши разведчики сообщили, что командир охранной дивизии начал лично проверять боевую готовность [218] подразделений. На дорогах стали появляться так называемые наружные команды, хорошо известные своими зверствами в обращении с местным населением. Это же подтвердил захваченный нами обер-ефрейтор, ехавший на мотоцикле из Гомеля. Он показал, что находящиеся там немецко-фашистские части обеспокоены появлением крупного советского соединения, которое каждую ночь получает подкрепления и грузы по воздуху, что против нас готовится большая карательная экспедиция. Командование отряда пришло к выводу: надо поторапливаться с уходом.

Для обеспечения переправы к Сожу еще накануне вышло подразделение старшего лейтенанта Головина. Вместе с ним направился и Долгушин. Григорий Головин был родом из этих мест, а без прославленного гребца, абсолютного чемпиона страны, заслуженного мастера спорта Александра Долгушина вообще не мыслилась ни одна операция, связанная с форсированием реки.

Сож еще не полностью вошел в берега после паводка. Лениво извиваясь меж зеленеющих лугов, он виделся далеко, казалось, до самого Чечерска. Солнце стояло высоко, и нас, привыкших к лесу, даже смутил внезапно открывшийся простор. Но напряженная обстановка не позволяла любоваться природой. «Славному» надо было побыстрее не только переправиться через широкую реку, но преодолеть открытую местность, несколько шоссейных и железную дорогу Гомель — Рогачев. Здесь по хорошо развитой дорожной сети оккупантам не составляло труда быстро перебросить войска, и если не перехватить наш отряд на переправе, то окружить его на открытой местности. Майор Шестаков принял решение — немедленно форсировать реку, чтобы до наступления темноты успеть подойти к охраняемой железной дороге и пересечь ее ночью.

Переправа проводилась с соблюдением всех мер предосторожности: были выставлены дозоры, организовано прикрытие с тыла. Перебравшись на западный берег, бойцы сразу же занимали оборону, чтобы быть готовыми встретить противника с запада. Но все обошлось благополучно. Правда, над рекой несколько раз низко пролетала «рама». Самолет появлялся и после того, когда мы двинулись дальше. Но огня он почему-то не открывал. Возможно, экипаж его принял нас за своих. На одной из повозок мы предусмотрительно расстелили большой флаг со свастикой. Значительная часть наших бойцов носила немецкую форму. [219]

В одиннадцать часов вечера отряд подошел к шоссе, быстро пересек его, чтобы за короткую летнюю ночь успеть добраться до приднепровского леса. Колонна двигалась бесшумно, не скрипели хорошо смазанные колеса повозок, мягко ступали раскованные лошади.