Гельмут Пабст - Дневник немецкого солдата (Военные будни на Восточном фронте 1941-1943)

Теперь мы слышим гул новой танковой атаки. Пока что ничего не происходит. Проходят секунды, одна за другой - и ни единого выстрела. Не открывать огонь, подпустить их поближе! В оптическую трубу виден горящий дом - дым от артиллерийских разрывов огня относит в сторону как туман. Никакого видимого движения на стороне противника.

Несколько позднее, в вечерних сумерках, опять разверзся ад: минометы, танки, пулеметы. Но из всей атакующей пехоты только пара перебежчиков достигла наших позиций. Затем опять стихло, и мы провели вторую ночь, занимаясь сооружением своего блиндажа. Теперь у него хорошая крыша, солидный защитный слой кирпичей и земляной буфер против рикошета. Мы также вырыли ход сообщения, чтобы проползать по нему между двумя землянками.

24 августа 1942 года. День начался рано атакой истребителей с бреющего полета. Кроме того, открывали огонь ракетные установки, над которыми на позициях неприятеля в лесу ежечасно взметались белые огненные выбросы. Несколько танков и минометов слали нам вперемешку свои утренние посылки, но в целом спокойно и движения на стороне противника мало. Мы даже пару раз выходили наружу позагорать на солнце за землянкой: два захода по пять минут.

Странное зрелище открывается, когда останавливаешься на мгновение у входа в блиндаж. Ребята разбрелись по укрытиям, за разбитыми садовыми изгородями, в стогах сена, в заросших бурьяном полях, среди развалин сожженных домов. Иногда в поле зрения попадает кто-нибудь пробирающийся, согнувшись в три погибели, по дороге, на мгновение блеснет его стальная каска. Они всегда наготове, готовы быстро пырнуть в укрытие. Слышно щелканье затвора пулемета, иногда короткий вскрик. В целом в перерывах между обстрелами - тихо. Но чувствуется напряженность.

Сегодня ночью меня сменят.

В сумерках я возвращался назад. Последняя эскадрилья проносилась над лесом с воем сирен. Обстрел стал более чувствительным, взрывы более беспорядочными. На небе - море хаотичных огней трассирующих пуль и снарядов, залпы "катюш" и красные, зеленые и белые вспышки как по волшебству возникали в нежном вечернем небе.

* * *

Потом нас просто завалили продуктами, так что я смог предложить Францу Вольфу шнапс. Мы вдруг оказались все вместе, и было приятно снова увидеть лица старых добрых товарищей. Есть всегда что-то чудесное в том, чтобы встретить друг друга живыми и здоровыми. Майснер был там в ожидании своего выхода на смену на пост. Кристинер просил: "Они еще тебя не подстрелили, дружище? Нет? Ну, так тебе повезло!" - "Они проделали дыру в моем кителе, сказал Франц. - Я только что его залатал". - "Ну и что, посмотри на мою пистолетную кобуру", - ответил Майснер. Мы все согласились, что чувствуешь себя совершенно беззащитным, когда лежишь наверху.

"Но теперь-то ты со всеми нами, - заявил Кристинер. - Когда ты в компании, то не обращаешь внимания на то, что происходит. И не хотелось бы быть где-то еще. Когда я вернулся их отпуска, то нашел 11-ю, но когда они мне сказали, что батарея двигается вперед, все в порядке... Наверное, времена меняются".

Как раз сейчас батарея производит быстрый выстрел - второй за этот вечер. Черный дым от зарядов с пламегасителем означает, что выброс пламени виден не всегда. Глухо захлопываются замки, позвякивают патронники, потом опять слышишь голос сигнальщиков: "Алло, "Красный" два... у нас тут ничего нового". Четко и ясно, хотя и почти монотонно. Чувствуешь, как все слаженно работают - наблюдатели наверху, сигнальщики, артиллеристы.

Со вчерашнего дня я опять на позиции передового дозора. Прошедшей ночью не сомкнул глаз. То артобстрел со стороны противника, то открывает огонь наша артиллерия. Мы еще больше укрепили свою землянку. Сегодня спокойнее. Пыль и дым все еще медленно затягиваются через вход, но до тех пор, пока не смещается балка или огромный кусок земли не падает в солдатский котелок, мы не особенно обращаем внимание.

День склоняется к вечеру. Моя стальная каска становится тяжелой, а язык немеет от чрезмерного курения. Солнце заглядывает в блиндаж. Как хорошо глотнуть вина.

Я поднимаю пыльную бутылку, держу ее в клубящемся, освещенном солнцем дыму и любуюсь игрой цветов, зеленого и красного. Ну чем не испанская Мадонна с такой вот мантией?

Мой сосед сбоку распластался и спит. Во сне его лицо бледное и страдальческое. Вижу щетину на его подбородке. У нас есть русская бурка, которой мы укрываем ноги, а если получается, то и уши. Фактически только один из нас спит в какое-то одно время, но в холодную ночь под ней хватает места на двоих.

Несколько позднее прибыли лейтенанты Мак и Класс, а Ганс и я пошли обратно. Мы подтянули ремешки наших стальных касок и поспешили. Не очень-то приятно находиться в ожидании пули, когда идешь в лунную ночь через голый холм. Нам хотелось поскорее оставить его позади, миновать многочисленные воронки от снарядов, вытоптанное, обожженное и изъезженное хлебное поле перед Т., весь в воронках перекресток дорог с зияющими ямами. Часовой у противотанкового орудия вежливо спросил у нас пароль. Затем миновали подбитый танк, а потом уже низина, где мы всегда закуриваем сигарету.

И снова я наблюдал за целью 215. На пересечении дорог было несколько позиций зенитной артиллерии. На открытом месте появился человек, снял свою шинель, остался стоять в рубашке с короткими рукавами под ярким солнцем, затем беззаботно побрел на пруд купаться. "Рейнхард, - сказал я, - Рейнхард, ты только посмотри на это, ну не наглость ли?" Мы сидели на корточках, и у нас руки чесались ввязаться в драку. Хоть бы только какое-нибудь орудие проследовало мимо! Но бог войны был добр. Появилось даже два орудия. Они подошли, тряско, но проворно перебравшись через холм мимо точки 235, и двигались по направлению к 315. Какая удача! Был отдан приказ открыть огонь: "...доложить о готовности... Огонь!"

Мы ждали - вот оно... трра-ах... и затем грибообразное облако!

Наш иван был насмерть перепуган: снаряд 155-миллиметрового калибра - не пасхальное яйцо. Он схватил свой китель и исчез в укрытии, подняв столб пыли. Возницы тронули лошадей и галопом поскакали прочь. Мы застали их в пункте 325. Одна из лошадей ходила по кругу без кучера, и мы почувствовали себя лучше.

Это было забавно, отец. Это нас ободрило, и я подумал о твоих рассказах о Березине. Разве ты сам не делал такого же рода вещи? Ты лежал в ожидании и смеялся. "Смотри, сейчас они попрыгают!" - говорил ты. Мать всегда сердилась по этому поводу: "Какое же вы зловредное племя, мужчины!" Но я знаю, что ты при этом чувствовал.

Утром я лежал в своей норе с небольшой температурой. Я мечтал о спокойном сне под материнской защитой; о сне, в котором я мог бы позволить уйти всему, что меня так напрягает - как это постоянное существование в ожидании вызова. О сие, после которого я мог бы проснуться улыбающимся, о сне, который не был бы одним длинным беспокойным сном. Как всегда бывает, часов с четырех, земля начинает осыпаться, проникая через соломенный настил крыши землянки: иногда она падает достаточно обильно, так, будто стропила дрожат сами по себе. Временами я думал, не перевернуться ли и не лечь головой к выходу, где, вероятно, было больше места, на самый крайний случай. Но мне, скованному лихорадкой, слишком уж все безразлично. Я только еще сильнее сжался. В восемь часов было десять попаданий вокруг нашей маленькой группы блиндажей. Балки и слой земли над моим входом - в трещинах, мотоцикл, стоявший там, теперь бесполезен, и его обломок пробил ящик с продовольствием, засыпав содержимое опилками.