Владимир Чиков - Нелегалы 1. Операция «Enormous»

А вот как отозвался об этом эпизоде У. Черчилль: «Сталин не имел ни малейшего представления, насколько важно то, что ему сообщили…»

На самом деле Сталин все прекрасно понял, он был уже готов к подобной информации, потому и сохранял спокойствие. Вернувшись с заседания Потсдамской конференции в свою резиденцию на Кайзерштрассе, Сталин в присутствии Г. К. Жукова рассказал Молотову о состоявшемся разговоре с Трумэном по поводу бомбы. В конце беседы он, чуть улыбнувшись, заключил:

— …Они посчитали, что я не оценил значения того, чего достигли американцы, и потому печально разочаровались моей реакцией… Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении наших работ по атомной программе…

Однако в тот вечер звонок из Потсдама не застал на месте руководителя Лаборатории № 2, и тогда Сталин попросил соединить его с Берией. Воспроизводим этот короткий телефонный разговор по воспоминаниям одного из сотрудников разведки, находившегося в тот момент в кабинете Берии:

— Здравствуй Лаврентий. Тебе что-нибудь известно об испытаниях американской атомной бомбы?

— Да, товарищ Сталин. По нашим данным, ее должны были испытать неделю назад, но результатов взрыва мы пока не имеем.

— Тебя дезинформировали, Лаврентий. Американцы провели испытание два дня назад. А теперь вот господин Трумэн пытается оказать на нас давление. Мы, Лаврентий, — Сталин говорил медленно, подчеркивая каждое слово, — не должны допускать, чтобы Америка могла иметь военное превосходство и шантажировать нас. Скажи товарищу Курчатову, чтобы он поторопился со своей «штучкой», и спроси, что необходимо ему для этого? Его предложения мы рассмотрим в самое ближайшее время…

— Разрешите доложить, товарищ Сталин? — протянул в ответ Берия.

— Нет, Лаврентий, мы послушаем тебя дома, в Москве. До свидания!

В порыве раздражения Берия сбросил со стола телефонный аппарат ВЧ-связи, затем схватил трубку внутренней связи и набрал номер начальника разведки Фитина.

— Павел Михайлович! Срочно зайди ко мне!

Прихватив с собой на всякий случай папку с последними отзывами Курчатова и Кикоина на полученные из разведки материалы, Фитин поспешил на доклад к наркому. Когда Фитин вошел в кабинет, Берия — этот сатрап с птичьей, хищной и близорукой рожицей, — сидел в массивном кресле. Начальника разведки он встретил колючим взглядом сквозь блестевшие стекла пенсне. «Ну что-то сейчас будет», — подумал Фитин. И не ошибся: Берия с нескрываемым гневом набросился на него:

— Ну что стоишь? Садись. Я чувствую, что вашему Квасникову подвала [102] В действительности никаких подвалов в здании на Лубянке не было, а была шестиэтажная внутренняя тюрьма, и слово «подвал» употреблялось скорее по печальной традиции, чем по существу дела. не избежать. Вы хоть отозвали его из Нью-Йорка?

— Нет, Лаврентий Павлович.

— Почему?

— Нет оснований.

— Как нет? Он же липует у вас! Только что звонил из Берлина товарищ Сталин и сообщил, что испытания атомной бомбы прошли не десятого июля, как сообщал вам Антон, а два дня назад. Это как ты расцениваешь?

Фитин смутился, но решил побороться за Квасникова:

— Могу вас твердо заверить, Лаврентий Павлович: он никогда не липует. Это не в его характере. Вы можете не соглашаться со мною, но я вам абсолютно честно заявляю: Леонид Романович, с которым я проработал много лет, направлял в Центр всегда выверенную, достоверную информацию. Я лично считаю, что все материалы, поступающие от Антона с середины сорок третьего года, стали значительно интереснее и весомее. Как руководитель разведки, я еще раз ответственно заявляю: Квасников не будет сообщать в Центр то, в чем не уверен. А чтобы вы, Лаврентий Павлович, могли сами убедиться в этом, разрешите доложить вам оценочные заключения ученых Лаборатории № 2 на полученные в последнее время разведданные из Нью-Йорка. — Фитин протянул Берии папку, которую предусмотрительно взял с собой.

Нарком раскрыл ее и взял лежавший сверху документ, написанный ровным, аккуратным почерком Курчатова, и молча начал читать. Также молча он взял из папки другой документ, написанный другим почерком, и недоуменно посмотрел на Фитина:

— А это кто написал?

— Академик Кикоин.

Глаза Берии за стеклами пенсне снова блеснули свирепой злобой:

— Но кто позволил ему знакомиться с совершенно секретными материалами разведки?! Я вижу, вы, Фитин, потеряли большевистскую бдительность!

Обращение Берии на «вы» было грозным признаком.

Фитин, почувствовав, что разговор пошел в нежелательном направлении, сидел молча, опустив голову. А Берия тем временем продолжал раскаляться:

— Я же говорил вам, что с разведывательными данными по атомной бомбе мы можем знакомить только Курчатова! И только в присутствии Овакимяна или другого вашего сотрудника, Потаповой. Вы же проявляете самоуправство! Имейте в виду, у нас в турме места много!

Берия с твердым нажимом произносил слово «турма» вместо тюрьма, и это всегда звучало жутковато.

Фитин поднял голову.

— Прошу выслушать меня, Лаврентий Павлович, — возразил он с подчеркнутой агрессивностью. — Товарищ Курчатов в последнее время был очень занят организацией хозяйственных работ на Южном Урале. Там сейчас начинают закладывать производственные цеха по обогащению урана. Поэтому в Москве мы не всегда могли его застать. А информация у нас, как вы знаете, «горящая». Ученые в ней очень заинтересованы. Полгода назад Игорь Васильевич обратился к Овакимяну с официальной просьбой разрешить Кикоину, Харитону и Алиханову знакомиться выборочно по соответствующей тематике с некоторыми разведданными по атомной бомбе. Ну и… мы пошли ему навстречу…

Фитин знал, что Берия с почтением относился к Овакимяну и потому специально, чтобы смягчить гнев «железного наркома», назвал фамилию своего заместителя. Расчет Фитина оправдался. Берия немного умерил свой гнев и, бросив отзыв Кикоина обратно в папку, недовольно проговорил:

— Не буду я его читать. А впредь такие вопросы, как допуск к материалам разведки, прошу согласовывать только со мной. Что касается сообщения Квасникова о сроках испытания атомной бомбы, то надо его предупредить чтобы он не допускал впредь таких промахов в работе…

Фитин понял, что Квасников спасен от жестокой кары, и, осмелев, стал напористо объяснять:

— Сроки взрыва бомбы были перенесены в глубокой тайне от наших источников. Возможно, это произошло даже по чисто политическим мотивам… И приурочено все было к открытию Потсдамской конференции…

— Может быть, и так, — констатировал Берия, прервав начальника разведки. — Ну ладно. Если Квасников хочет реабилитировать себя за допущенную оплошность, пусть немедленно добудет информацию о результатах этих испытаний…