Тим Скоренко - Легенды неизвестной Америки

«Мистер Холман, помните, как некогда вы разрабатывали тележки для ускорения паровозов?»

Он поднял голову, и мне показалось, что в его глазах я поймал отблеск того самого величия и самолюбия.

«Да, конечно. К сожалению, у меня ничего не вышло».

«Мистер Холман, вы, конечно, меня не помните…»

Он покачал головой.

«Когда-то вы строили три паровоза на заводе Baldwin. Я работал там и проектировал системы освещения для того паровоза, который всё-таки был окончен. Мне тогда было двадцать четыре года, сейчас — уже пятьдесят два, я сильно изменился…»

И тут он меня перебил.

«Простите меня», — сказал он.

Я не знал, что сказать, и пробормотал что-то вроде вопросительного «э-э-э…».

«Простите меня, мистер Джейкобсон. Тогда я был груб и неприятен. Я строил из себя бога, а был просто мошенником. Наверное, я тогда отшил вас или чем-то обидел. Простите меня, старика, хотя бы теперь…»

И он замолчал.

Я был готов пожать его старческую руку и в свою очередь попросить прощения за то, что напомнил о тех временах, когда он был ещё в силе. Но в итоге я сказал:

«Ничего страшного, мистер Холман, это было так давно. Но скажите, пожалуйста, то есть вы тогда всё понимали? Вы знали, что никакого выигрыша в скорости не будет? Или всё-таки вы верили?..»

Он слабо улыбнулся.

«Я верил, мистер Джейкобсон. Я верил, что смогу сделать что-то действительно новое, что смогу сделать мир лучше, а паровозы — быстрее и надёжнее. Но у меня получилось только обмануть и обокрасть людей, которые поверили в меня гораздо больше, чем верил в себя я сам. Вот и всё».

Честно говоря, я так и не понял до конца, что хотел сказать Холман. Он сожалел о том, что обманул людей. Но сознательно ли он их обманул или всё-таки надеялся на то, что его паровоз станет транспортом будущего? Переспрашивать было некрасиво.

Он сидел передо мной, такой маленький и жалкий, что мне захотелось побыстрее выпроводить его, а потом налить себе стаканчик виски. Но я чувствовал необходимость как-то поддержать его.

«Возможно, вы не ошибались, мистер Холман. Возможно, к вашей идее ещё вернутся…»

«Нет, — он покачал головой и поднял на меня глаза. — Я не ошибался, мистер Джейкобсон. Когда я понял, что мне не хватает сил на изменение мира, я отказался от веры и сознательно пошёл на обман. Вы же это хотели от меня услышать?»

Я хотел услышать именно это. Но у меня не хватило сил сказать «да».

«Пожалуй, я пойду, мистер Джейкобсон. Надеюсь, с моим патентом проблем не будет».

Он с трудом поднялся, надел котелок и пошёл к выходу. Я выскочил из-за стола, обогнал его и открыл дверь.

«С дверью я бы и сам справился, мистер Джейкобсон, — он усмехнулся. — Я же всё-таки Холман!»

И вышел.

Больше я никогда не видел Уильяма Дженнингса Холмана. Мне трудно судить этого человека или восхищаться им. Гениальность в нём сочеталась с отвратительными манерами, сила воли — с собственным бессилием. В нём боролись два человека, хороший и плохой, и никто из них так и не смог победить. Именно поэтому мне кажется, что мистер Холман покинул этот мир в состоянии абсолютного спокойствия и внутреннего равновесия.

22 ноября 1963 года я провёл в школьном книгохранилище, на шестом этаже. Вам это о чём-нибудь говорит? Думаю, нет: вы всё забыли. Сорок лет прошло. Ещё сорок пройдёт, и вам придётся объяснять, кто такой Кеннеди. А впрочем, это нормально. Мы тоже не слишком-то хорошо помним, кто был президентом США двести лет назад. Адамс или Джонсон, кто их разберёт.

Я тогда молодой был и очень, честно говоря, глупый. День за днём среди книг, и хоть бы одну удосужился в руки взять. Потом, лет уже через двадцать, пожалел и стал навёрстывать. Не то чтобы было поздно, просто чем больше лет, тем хуже знания усваиваются. Я в двадцать лет новый язык бы за год выучил. В сорок — уже за пять лет. А сейчас уже и браться нет смысла…

А тогда я был уборщиком, обычным уборщиком. Ходил со шваброй и целой вагонеткой всяких моющих средств. Пол — это полбеды, и даже подоконники с цветами — мелочь. А поди пыль с книжных полок сотри, когда на них книг — целое море. Так и работал. А что мне делать-то было? Какую ещё работу дадут чёрному без всякого образования, с полузаконченной школой только? Впрочем, платили сносно. Не шибко много, но и не так, чтобы нищенствовать приходилось. Чтобы вы не думали, я потом на механика выучился. Машины ремонтировал, даже свою мастерскую открыл. Но это позже было, и к делу не относится.

Принимал меня на работу мистер Харрисон. Вот же жирюга! Сидел, половину офиса тушей своей занимал. Но добрый. Закрепил за мной этажи с пятого по седьмой. Книгохранилище — это вам не казино и не ресторан, двух-трёх уборщиков на всё здание с избытком хватает. В общем, к концу шестьдесят третьего я работал там уже три месяца и постепенно подыскивал другую работу.

Родом я не из Далласа, конечно, а из Одессы. Нет, не из той, что в России (или это Украина — всегда путаю), а из той, что в Техасе. Но в Одессе мне житья особо не было, вот я и подался в город побольше — счастья искать. Сложно сказать, нашёл или не нашёл. Было хорошее, было и плохое, всякое случалось. Ну да ладно.

В общем, убирал я книгохранилище следующим образом. Начинал с пятого этажа и полз наверх. Самое гадкое — это седьмой этаж, если честно. Потолки высоченные, пока доберёшься до верхних полок, замучаешься по полной программе. Больше всего мне как раз шестой этаж нравился. Шкафы закрытые, пыли почти нет, полы ровные. И никогда ни одного человека. Ходишь себе королём, песни поёшь. Я ещё думал как-то радиолу приволочь, чтобы музыка была, пока по этажу убираешься.

Не помню, говорил я или нет, но было мне тогда двадцать. И был я дурак дураком. Зато память хорошая, вот и запомнил всё, что там происходило.

***

В общем, во вторник мне в руки попалась газета. А там, на первой полосе, схема того, как кортеж президента должен был ехать по городу. Это сейчас понятно, что лучшей инструкции для киллера не найти, а тогда все наивные были. Думали: народ столпится, приветствовать будет, цветы бросать. Кеннеди же любили все. Если не все, но многие. Молодой, приятный, улыбчивый — не президент, а мечта.

Потом все его ошибки всплыли — и война во Вьетнаме, и Карибский кризис. Но в шестьдесят третьем никто ещё не понимал, к чему вьетнамские события приведут. Зато космическая программа была у всех на виду. «Мы полетим на Луну!» — кричал Кеннеди, и мы поддакивали, да, да, на Луну. И были счастливы, хотя нам с той Луны — никакого толку.

В принципе, верно всё посчитали. Народ с цветами и впрямь столпился. Записи вы видели. В смысле не Запрудера, где Кеннеди уже голову пробивают, а прочие, где по другим улицам кортеж движется. Девочки в белых фартучках, цветочки, президент машет ручкой, Жаклин вся из себя красотка.