Тим Скоренко - Легенды неизвестной Америки

А ещё Бауэр был моим шефом. И этот факт не позволял мне судить о нём объективно. Я просто знал: я завишу от Баэура, значит, я обязан быть преданным. И не должен думать о шефе вообще — ни хорошего, ни плохого. Просто делать то, что он прикажет.

***

Апрель тысяча девятьсот двадцать восьмого года выдался довольно тёплым. Шестнадцатого числа, в понедельник, я сидел у себя дома и читал книгу. Какой-то дешёвый вестерн издания начала века. Как водится, там была прекрасная девушка, могучий положительный герой и не менее могучий отрицательный. В конце им полагалось сойтись в смертном бою и по возможности сражаться в течение двадцати-тридцати страниц. Потом добро побеждало, целовало девушку и уезжало на белом коне в закат.

Под конец романа я начал засыпать. Когда прозвучала телефонная трель, я аж подскочил, книга упала на пол, а на меня свалился торшер, который я задел рукой. До телефона я добрался звонков через двадцать, наверное.

Девушка сообщила, что меня вызывает мистер Сноушейд. Значит, дело пахло жареным.

«Бирс, — без всякого приветствия сказал Сноушейд. — Чтобы через двадцать минут был тут. Экипировка — по полной».

И положил трубку.

Сноушейд работал у Бауэра начальником над громилами, то есть над нами. Он был лыс, пузат, рост имел под семь футов и ударом кулака мог успокоить быка. Поговаривали, что в бытность свою мясником на местной скотобойне Сноушейд постепенно убивал и потрошил всех не понравившихся ему коллег, да так мастерски их разделывал, что никто и догадаться не мог, что перед ним не говядина, а человечина. Но мне кажется, это сказки. Сноушейд был жесток и силён, но во всех его действиях присутствовал холодный расчёт. Если кого-то он мог просто застрелить — он стрелял, а не тратил время на более изощрённые способы.

Вы, наверное, думаете, что мы только и делали, что убивали друг друга и мирных жителей. Да нет, что вы. Основа бизнеса — это бухгалтерия и юриспруденция. Силовые методы применялись крайне редко и только по отношению к злостным нарушителям правил. И, конечно, порой происходили стычки между группировками Бауэра и Лэйна; впрочем, нечасто. Оба шефа уважали права и территорию друг друга.

Итак, за пять минут я собрался, надел костюм, прицепил кобуру и отправился в бар «Лайфстайл». Бар этот был в общем и целом обычной забегаловкой для пивных завсегдатаев. Но в задних его помещениях базировалась одна из тайных точек Бауэра. Там мы собирались, чтобы получить инструкции насчёт дальнейших действий.

Над стандартной деревянной застройкой возвышался Капитолий. Для двадцатитысячного городка (пускай даже и столицы штата) он был чрезмерно велик и пафосен. Поговаривали, что часть денег на его постройку отвалил Лэйн.

До бара было минут десять ходьбы, но я предпочитал ездить на машине — не зря же приобрёл вполне приличный Chandler с кузовом седан. Девочки любили мальчиков на машинах — да и сейчас любят, что сказать. Двигатель завёлся с полуоборота (я специально выбирал машину, которую не нужно было каждый раз раскачивать с толкача), и через несколько минут я уже заезжал во внутренний двор бара «Лайфстайл».

Я появился в комнате одним из последних. На месте не оказалось только Бауэра и его верной сторожевой собаки — Блэйда. У Блэйда был балисонг, то есть нож-бабочка. Это сейчас бабочка — у каждого второго хулигана, а по телевизору показывают мастер-классы по её открыванию и вращению. В двадцатые годы никто о существовании бабочек не знал: их завезли в США солдаты, возвращавшиеся с Филиппин после Второй мировой войны. А в пятидесятые американцы принесли их в Европу. Но Блэйд побывал на Филиппинах ещё в начале века и привёз оттуда три балисонга — классический одиннадцатидюймовый, укороченный семидюймовый и огромный балисворд под сорок дюймов длиной. Последний я видел всего один раз — как-то Блэйд приволок его на одну деловую встречу. Укороченный клинок он всё время крутил в руках. Мы дивились и странным ножам, и умению Блэйда с ними обращаться. Когда после войны бабочек стало пруд пруди, я тоже купил себе такой и попытался научиться эффектно крутить его. Но, конечно, у меня ничего не вышло, хотя возраст вполне позволял. Я родился в первый год нового столетия, красиво. В двадцать восьмом мне стукнуло двадцать семь. Но вернусь к нашей сходке.

Бауэр и Блэйд появились примерно через пять минут. За это время я выяснил, что никто толком ничего не знает, даже Сноушейд. Нас было девять бойцов, мы переминались с ноги на ногу и ждали шефа.

Бауэр вошёл стремительно — он вообще всегда и всё делал быстро. За ним мягко, точно кошка, в комнату вплыл Блэйд. Для Бауэра было приготовлено кресло. В принципе стульев хватало для всех — они стояли у стен.

Бауэр сел и сказал:

«Садитесь, господа».

Все сели.

«Итак, вы задаётесь вопросом, зачем я вас тут собрал. Причём всех».

Он всегда говорил рублеными, краткими, чёткими фразами, чеканя слова. Сложносочинённые предложения были для Бауэра нехарактерны.

Стоит пояснить, почему нас могло удивить подобное собрание. Дело в том, что на моей памяти не было ни единого случая, чтобы мы собирались таким большим составом. Обычно на деловую встречу или стрелку брали трёх-четырёх человек. Всеобщие собрания иногда проводились и с бойцами, но в основном они проходили в целях подведения итогов года или празднования какого-либо успешного дела.

«Итак, к нашему доброму другу Лэйну пожаловали гости. Два итальянца. Братья Мальдини. Кто они такие — я уже выяснил. Они из Фриско. Из группы Карло Молли».

Звучало это серьёзно. Молли держал под собой несколько районов Сан-Франциско, и о нём слышали многие. Правда, на нашу глушь такие ребята редко обращали внимание.

«Так вот, — продолжил Бауэр. — Молли хочет принять Лэйна под крылышко, а потом подмять меня. Под ним Сакраменто, Рино и вся мелочь к северу. А там уже наша территория, и он на неё скалится».

Бауэр обвёл нас взглядом, точно ждал одобрения.

«Мальдини привезли Лэйну некий документ. Если этот документ будет согласован и подписан, то Лэйн станет шавкой при Молли. А у нас появится враг, которого нам не взять. Поэтому у нас только один выход».

Он снова внимательно посмотрел на нас и вдруг спросил:

«Какой? Вот ты, Бойнтон, что думаешь?»

Бойнтон думать не умел по определению. Покатым лбом и крошечными глазками он напоминал в первую очередь австралопитека и находился примерно на такой же стадии умственного развития. Зато умел стрелять и драться.

«Я… э-э-э…» — вот и всё, что выдавил Бойнтон.

Бауэр повернулся к другому бойцу — спокойному немолодому Слиму. У Слима были грустные собачьи глаза и флегматичное выражение лица. Вислые усы придавали ему комичный вид.