Владимир Герлах - Изменник

Штаб дивизии стал на отдых на опушке леса, недалеко от Веселого. Пообедали, выпили — настроение отличное, как всегда после удачного боя, подумай, мы потеряли в этот день только два танка, и то команды их спаслись. Финка ты знаешь хорошо и не особенно его любил, всегда с ним ругался. Так вот: ему стало скучно и он привязался к нашему генералу, чтобы он отпустил в Веселое, навести там порядок и посмотреть, почему, именно, на его улице были подбиты наши танки. Генерал согласился и дал ему конвой — взвод мотоциклистов. Финк обещал скоро вернуться. Да только не пришлось ему вернуться, ни ему, ни его солдатам. Только двое вернулись уже ночью… остальные остались там… пали смертью героев, за фюрера и за родину.

Генерал Берг взбесился, послал туда два танка с ротой. Веселое сожгли вместе со всеми русскими, которые еще не бежали в лес. И правильно: в таких случаях надо быть беспощадным, чтобы вселить ужас в души преступников. Все это случилось в ту самую ночь, когда ты спал здесь совсем один, среди этих варваров. И вот почему я так за тебя боялся, когда узнал, что в этом городе не было наших солдат и вот почему, повторяю, железный крест тебе обеспечен».

Галанин, не перебивая, прослушал рассказ Розена и когда тот волнуясь закурил папиросу, спросил: «Но что же случилось там с Финком, тут что-то мне не ясно, или, я боюсь, слишком ясно! Ведь этого Финка я знаю, знаю на какие гадости он способен. Ведь он ненавидел русских и их иначе чем свиньями не называл. Готов держать пари, что он опять переборщил!»

Розен вдавил свой монокль поглубже в орбиту глаза: «Да, нет, он действовал там почти также как ты здесь. Приехал в Веселое, арестовал там всех коммунистов. Там один русский немец ему список приготовил, пятнадцать человек, вместе с их учительницей. Расстрелял их на площади, ты сделал похуже, ты здешних коммунистов повесил. Потом сделал повальный обыск, нашел у некоторых оружие и их расстрелял тоже, под вечер двинулся обратно, захватив с собой пару девченок и… нарвался на засаду. И вот… топорами рубили, обезобразили страшно, голову Финка так и не нашли. Очень грустная история. Весь вчерашний день был испорчен…»

Галанин смотрел на расстроенное лицо Розена, злобно смеялся, Розен покраснел: «Я не понимаю, что здесь смешного. Мы потеряли глупейшим образом тридцать солдат и одного офицера, тут плакать надо, а не смеяться». Галанин стал серьезным: «Ты прав, Эмиль, мы глупо потеряли тридцать храбрых солдат, но, что касается этого Финка, мне его ничуть не жаль, туда ему и дорога. Слушай меня внимательно, мой дорогой, слушай и учись пока не поздно. Вот ты удивляешься, что я остался жив, тебе странно, что немцы и русские здесь братаются, в то время как в Веселом они убивали друг друга. А знаешь, почему здесь так получилось, и почему я тебе гарантирую, нас никто пальцем не тронет? Да потому, что мы их здесь пальцем не тронули. А если бы мне какой нибудь благодетель тоже подсунул бы список коммунистов, список я бы взял, заметил бы, кто здесь может нам быть в будущем опасен, но пока я никого бы из коммунистов не арестовал бы, во всяком случае, спросил бы мнение местных жителей.

Ты думаешь, я знаю, кто этот человек с винтовкой, который дежурит на улице и так старательно исполняет все мои приказания? Может быть коммунист? Не знаю, брат, и знать не желаю. А вот директор винного завода — коммунист — я это знаю, но его не трону, потому что жители его любят и уважают. Знаю и кое что о других — не трону никого, во всяком случае пока.

Эх, да что там говорить, не забудь, что в России 24 года коммунисты и всех не перевешаешь… Ты помнишь, что у меня на площади спрашивали относительно коммунистов? Что с ними будет теперь? А может быть тот кто меня спрашивал был сам коммунист, или его отец, или сын был коммунист… И вот он и другие с тревогой ожидали моего ответа… Ответа, который, надеюсь, их успокоил. Смотри, внизу висит русское национальное знамя, повесил его Шаландин, и другие это одобрили. Мы ведь в самом деле должны прийти сюда освободителями и тогда мы войну наверняка выиграем. Не дай Бог, если не освободителями… Веселое… ты знаешь: мне плакать хочется, когда я представляю себе картину, как погибали наши солдаты, из за этого идиота… Как потом погибали русские люди, наверное не те, кто был в засаде, а невинные… ни за что. Ну, а те, что бежали в лес — они стали нашими заклятыми врагами, они нам не простят и будут драться с нами не на жизнь, а на смерть.

Смотри на карту, ты видишь эти бесконечные леса, болота. Эти леса наши войска обошли и там сейчас много бродят русских солдат, остатки разгромленных советских армий. Они прислушиваются и выжидают. И они, или придут к нам потом, когда убедятся, что мы на самом деле пришли их освобождать, или же присоединятся к жителям Веселого, если увидят, что мы не те, кого они ждали и тогда плохо будет здесь в тылу наших армий.

И вот, как посмотрю я на всех этих Финков, а их у нас чертовски много, и мне прямо страшно становится. Не за свою шкуру, мой дорогой, а за будущее Германии и России. Черт возьми, тяжело…» Розен, уронив свой монокль с удивлением смотрел на Галанина, его слова вызвали в его не очень сложной душе какое то смутное тревожное эхо… долго молчали пока Галанин дрожащими руками старался зажечь свою папиросу, потом Розен деланно улыбнулся: «Мне кажется, что ты, как всегда впрочем, немного преувеличиваешь, но кое в чем ты наверное прав. Финк, действительно был страшным идиотом и виноват в смерти наших солдат. Я сам не люблю этих излишних жестокостей, нужно будет кое кому об этом доложить. Конечно, всех не перестреляешь, пока идет война нужно надеть мягкие перчатки, после победы можно будет меньше церемониться. Хотя согласись, что генерал после этой засады поступил правильно… но с другой стороны… баста… не хочу об этом больше думать, будем думать о предстоящем весельи и о той, что тебя тогда поцеловала».

Галанин пожал плечами и отвернулся к окну, рассеянно он продолжал слушать рассуждения Розена: «Завтра сюда приезжает вновь назначенный комендант города и района, обер лейтенант Шубер, со своей командой. Он ждет только моего курьера, чтобы тронуться в путь. Осторожен, говорит, что хочет умереть дома в Берлине. Ну-с так вот, отдадим ему город и район и вперед на Москву. Здесь рекомендуем ему Шаландина, Иванова и других, кого ты найдешь достойными. Обязательно эту твою переводчицу, очень красивая девушка и тебе, как будто здорово помогла, а?» — «Да помогла, как будто. А вот, кстати, и новое городское начальство спешит к нам…»

Закончив свой доклад, Шаландин замялся: «Один не совсем приятный вопрос. Это евреи! Много их у нас, человек триста, там на улице, что идет в гору и в переулках направо. Все они жили немного в стороне от нас со своим раввином, и почти все остались. Те, кто был повиднее, во главе с председателем горсовета, Судельма-ном, бежали заблаговременно, только пыль по улице шла от их грузовиков и легковых машин, а беднота, всякие мастеровые, мелкие служащие и мелкие спекулянты остались, остался и раввин, он сюда прибежал откуда то… синагоги давно никакой здесь нет, как и нашей православной церкви… так что не служит, просто живет так из милости. Он очень стар и умен и все евреи его очень уважают и его слушаются.