Владимир Герлах - Изменник

Галанин чувствовал себя плохо, физически и душевно. Наверное, немного простудился вчера на ночном дежурстве под проливным дождем, который его понемногу промочил до нитки, лихорадило. С другой стороны был недоволен собой. Сначала все шло очень хорошо. Он понемногу привык к штабу батальона, где приучил к себе немцев и русских, а из штаба он мог легко руководить и следить за жизнью всего батальона. Через приемщиков, которые два раза в неделю приезжали из рот, тщательно записывал все, что они ему рассказывали о своей службе и начальстве. Вечерами лежа на верху на своей койке, где, перестав бояться света, бегали радостные и смелые клопы, просматривал и дополнял свои записи. Работу эту вел методично и упорно, что бы получить точную картину причин разложения батальона и постараться найти способы, что бы остановить движение к гибели всех, немцев и русских.

Купив в кантине большие листы писчей бумаги, писал докладную записку генералу Аккерману, метил при оказии отправить все свои соображения генералу, который, он был уверен, примет соответствующие меры. Работа была трудная и кропотливая и что бы довести ее до конца, нужно было терпеть, лгать и изворачиваться! Терпеть и молчать, наблюдая издевательства и самодурства Рока, Меера и Перзека, изворачиваться и лгать русским, начинающим терять терпение и готовым начать кровавую баню для всех немцев и для него тоже! Стиснув зубы шел по своей дороге среди тьмы опустившейся на батальон, пользуясь иезуитским лозунгом: Цель оправдывает средства! Для вящей славы Божьей! Мечтал о том дне, когда он сможет перестать молчать и лгать и был одинок со своими мечтами, не раз вспоминая мертвых: Розена, Шаландина, дядю Прохора, тетю Маню… Но они были далеко и ничем не могли помочь! И вот почти закончил свою докладную и собирался отправить ее с унтер офицером Гросом, единственным немцем, который слепо ему верил и ему во все подчинялся. Грос должен был отправиться в распоряжение штаба армии, помогли старые партийные связи и передать лично пакет Галанина Аккерману. И, вдруг, эта идиотская история с пьяными русскими девками! Эта ненужная нелепая щепетильность! Не смог терпеть! хотя там терпеть и не нужно было! Был дебош, в котором он мог вести себя так как вел Батурин, т. е. есть, пить и наблюдать! Вместо этого скандал! Хорошо еще что Рок ограничился только переводом его в роту! Мог бы застрелить на месте и остальные немцы его бы покрыли! И вот из за этого глупого самолюбия и жалости к несчастным девкам приходилось теперь идти в лесу под холодным дождем, служить в глуши, из которой не было никакого выхода!

А глушь была отчаянная, еще хуже чем в К! Ни одного районного города, редкие колхозы разбросанные по берегу Узы и железной дороги со странными наводящими тоску названиями: Болота, Мхи, Мглы, Осины, Погиблово, Пропойное! Раньше до немцев были бедные, сейчас за два года немецкой оккупации совсем нищие. Снова оделись колхозники с их бабами, девками и детьми в лапти и рванные лохмотья. То что удалось спасти от урожая, молотили по старинке цепами, перемолов кое-как тайком, ели плохой ржаной хлеб с соломой, гнилую картошку и капусту, запивали квасом, иногда самогонкой, которую гнали тайком из совсем сгнившей картошки, нищие, совсем бедные, голодные и холодные, разутые и раздетые. Вот до чего довела проклятая немецкая свобода! Немудрено, что с нетерпением ждали, как жаркого солнца, возвращения советской власти, хоть и там плохо, а все же веселее погибать под родной пулькой! Помогали партизанам последним своим достоянием, сами шли им на помощь и звали туда этих дураков, изменников из Восточного батальона, несших здесь караульную службу: «Идемте, не бойтесь! Хуже не будет! все равно фрицам капут ихний подходит!»

Как будто все это видел и слышал Галанин шагая по мертвым гнилым мокрым листьям, усеявшим лесную тропу… морщился и дрожал от холодного дождя и от внутреннего липкого ужаса перед грозной действительностью. Поэтому и обрадовался как своему спасителю Кузьмину. Запомнил это веселое лицо красивого великоросса с розовыми щеками, ясными синими глазами, русыми волосами, слушал с улыбкой его оканье: «Господин переводчик, куда это вы собралися? Неужто к нам? Вот хорошо все получается! Разрешите вам помочь поднести ваш мешочек! Скидайте! Не беспокойтеся… мне легко! Тута ведь близенько, вона тамо, за елочками! повернем мы тамо и сразу припрем к штабу роты!» Взвалив на плечи тяжелый вещевой мешок Галанина с каской и противогазом Кузьмин бодро зашагал рядом с переводчиком, хлюпая рваными ботинками и нарочно выбирая лужи, что бы в них шагнуть, не переставая трепался: «Радость, большая радость для нас, солдатов, и для лейтенанта Жукова с его Александрой; заживем, товарищ! Не бойся! Не смотри, что у нас тута бедно и серо и дождичек капает; обживешься и привыкнешь, потому, люди и мы тожа! И живем себе на страх немцам проклятым! А Болоты и Погиблово тут совсем близенько и не плохие они колхозы и девки песни играют и хороводы водят, только держися! Одно слово — Рассея!» Галанин слушал его и улыбался, ему стало легко и хорошо на сердце, даже дождь стал ласковым и задумчиво шумели вокруг него мокрые полуобнажившиеся осины и березы и расступались патлатые ели…

Русский дождь, русское небо, русский лес и этот славный кацап Кузьмин! Да, хорошо и сладко будет здесь умирать! Вспомнил, вдруг давным давно забытый стих:

Кузьмин прислушался к неразборчивому бормотанию переводчика, подхватил: «Долготерпенья? Вот его нам, браток, и не хватает! Замучили немцы проклятые, поживешь, сам увидишь!»

Вышли на поляну, в конце которой блестели мокрые рельсы железной дороги! За земляным валом подошли к серым деревянным постройкам, крытым гнилым тесом, поднялись по покосившемуся крыльцу, над которым висела ржавая железная доска: «Первая рота 654 Восточного батальона», на русском и немецком языках.

В канцелярии первой роты было пусто и тихо. Осенние вялые мухи сонно ползали по пишущей машинке, разбросанным в беспорядке бумагам и по лицу сонного дежурного писаря. Галанин бросил на пол мешок, который передал ему исчезнувший Кузьмин, поставил в угол карабин и вздохнул с облегчением, в то время как писарь, рыжий фельдфебель, проснувшись от шума, долго и скучно зевал… — «Где тут у вас командир роты? Хочу его лично видеть?» — «Командир роты? он спит, все немцы спят! У нас так установлено, раз и навсегда: ночью служба, днем отдых. До вечера, за исключением дежурного все отдыхают, проклятые партизаны не дают нам покоя! Да вам собственно, зачем командир? устраивайтесь здесь в соседней комнате, раз получили назначение в эту дыру! будем спать вместе, как я спал вместе с этим беднягой Графом, переводчиком. Все немцы здесь, считая фельдфебеля Рама, командира! Русские солдаты спят во дворе. Моя фамилия Коп! будем знакомы, Галанин. Идем!» Провел Галанина в соседнюю комнату, где стояли две железные кровати, стол, два кривых стула и шкаф, радостно объяснял: «Вот: как видите, живем мы хорошо, лучше чем наши товарищи в окопах, где сейчас грязь, холодно мокро и все время стреляют; вещи ваши разложите в шкафу, левая сторона ваша, правая моя!» Открыл шкаф, откуда кинулись в разные стороны испуганные тараканы, худые и длинные, добродушно смеялся: «Скучно не бывает, в кроватях клопы, здесь тараканы, клопы кусают, но тараканы спокойны, я их даже подкармливаю крошками, смотрите совсем ручные, не боятся!» В самом деле тараканы, разбежавшиеся при виде незнакомого немца, остановились и стояли спокойно кучами, задумчиво шевеля длинными запорожскими усами.