Владимир Герлах - Изменник

Был ими недоволен, люди стояли сумрачные и злые, за исключением добровольцев из остов, отвечали вяло и недружно на вопросы, замечания Жукова обходили враждебным молчанием. Когда он скомандовал смирно и приложив руку к козырьку докладывал подошедшему Галанину, насмешливо улыбались. Внутренне возмущались и смеялись над этой, как будто, совершенно ненужной процедурой, устали и не верили ни в победу, ни в возвращение домой. Вдруг вздрогнули и насторожились услышав крик подошедшего начальства. Галанин говорил и кричал долго, одновременно опытным взглядом изучал новичков, выбирал из них людей способных ему помочь в освоении этого сырого материала. Закончил шуткой: «Сейчас вы закусите перед дорогой и отдохнете, со двора не уходите, — через два часа едем в гости к террористам. До сих пор мы, кацапы, были одни с ними и чувствовали себя неплохо, надеюсь что с вами хуже не будет, покажите мне на что способны хохлы когда их угощают вместо галушек свинцом! Все!»

С удовольствием видел, как большинство из новобранцев засмеялось, в особенности левофланговый, в котором было что-то знакомое. Маленькое кривое тело на котором мешком сидел немецкий мундир, одна нога, как будто, короче другой, из под слишком большой каски сдвинутой на лоб косили знакомые глаза… подошел к нему поближе, посмотрел внимательней и, вдруг, узнал!

— «Вы! Аверьян? Какими судьбами вы к нам попали?» Аверьян постарался стать смирно, вместо груди выпятил живот и объяснил: «Я самый, господин комендант. Приехал по вашему вызову!.. Наш К. теперя уже окончательно забрали красные, Евдокию с детьми забрали партизаны, меня убить грозили, потому что я немцам служил, сначала вам, а потом за могилками ходил! Так я с остами уехал, написал Шурочке Жуковой, попросился к вам, она мне и прислала от вас бумажку, вот я и приехал. Раз пропадать приходится, так лучше в одной куче с вами!» Объяснял, а сам глазами ел своего коменданта, все тот же: в белом кителе, разве только чуток побелели височки и в усах начала путаться паутинка, а остальное все то же, грозен и милостив в одну и ту же секунду.

Слушал знакомый ворчливый голос товарища белогвардейца: «Лейтенант Жуков, пусть люди едят и отдыхают, а вы пройдите ко мне в канцелярию! В канцелярии стояли пустые голые столы и висел полуободранный портрет Гитлера, недовольный Галанин объяснялся с Жуковым: «Каким образом Аверьян очутился здесь? Кто мне устроил эту пакость?» — «А он все время с нами переписывался и тогда, когда был в К. и потом, когда бросил свою семью и бежал спасаться в Германию. Там чуть не сдох от работы. Писал, умолял Шурочку принять его в батальон. Она меня уговорила, я и записал его фамилию и вам на утверждение подал.»

— «Правильно! теперь вспоминаю, что его фамилия Акимов! Вот что, позовите ко мне его и вашу жену! я хочу с ними поговорить!» Смотрел Галанин на испуганного Аверьяна и в черные лукавые глаза Шурки, возмущался: «Это что за новости! Как ты смела меня дурить, Шурка?» Шурка не боялась и защищалась как могла: «И вовсе не дурила! Аверьян пропадал на работе… так просил меня, — я и попросила Степу, он его записал на бумажку, откуда я знала, что вы забыли его фамилию? Я думала, что и вы будете рады его видеть!»

— «Откуда я буду помнить всех Акимовых? Их в России, как собак на свалке!.. Ты меня обманула! Ну, скажи, Бога, ради, что я с ним буду делать? С этим инвалидом? Посмотри на него! Кривой, косой! Выставил живот, ноги расставил и уверен, что стоит смирно! Стать смирно! Грудь вперед! Подбери ж…! И откуда ты свалился на мою голову? Куда я тебя дену? Здесь у меня Аверьян, не санатория, а батальон! Здесь вам не К., а Франция! Не ваш товарищ Холматов! Жалею, что в свое время тот не сдох с голоду в лагере!»

Задохнулся от ярости, Дрожащими руками достал портсигар, долго чиркал спичками, которые не хотели зажигаться. Услужливая Шурка ловко щелкнула своей зажигалкой, смотрела с удовольствием на голубое пламя и радовалась: «Это мне подарочек привез из Дюна мой Степа, еще кое что своей супруге любимой!»

Совершенно не боялась Галанина, перед которым дрожал весь батальон, только жалела его, потому что понимала причину его ярости: Аверьян напомнил ему о том, о чем он не любил вспоминать. Галанин посмотрел на плачущего Аверьяна, глубоко затянулся папиросой, кричал тише: «Не реветь! вы солдат! Стыдитесь! Сами говорите, что пропадать приехали со мной, так возьмите же себя в руки, черт бы вас побрал!» Окончательно успокоился, усадил Шурку в кресло Баера, смотрел на несчастную кривую фигуру, вслух думал: «Ну что же делать? где выход? в строю не годится, в обозе тоже! но раз приехал, надо что-нибудь найти… не знаю!..» Шурка робко предложила: «А вы его к себе возьмите! пусть вам сапоги чистит!» Сразу нашла выход! Галанин, один из всех немецких и русских офицеров обходился до сих пор без денщика, сам себе чистил сапоги, штопал белье, еду ему приносили из кухни по очереди повара. Считал, что должность денщика унижает человека. Но Аверьян был другое дело…

Кроме того это был единственный выход из положения; для виду поломался немного: «Этого еще не хватало! Он ведь ничего не умеет! Я помню как он чистил моих лошадей в К.! Грязь которую я всегда находил!» Аверьян немного осмелел, тихим голосом уговаривал: «Так то кони были! И чистить мне приходится теперь не копыта, а сапоги! Берите меня, я себя оправдаю! Жизню свою для вас не пожалею! Ведь так старался, искал вас, что бы пропасть вместях, а вы такие слова говорите!»

Уговорил! Галанин стал вдруг совсем мягкий, подошел к своему бывшему кучеру, с участием положил руку на плечо: «Довольно реветь! Я пошутил, я хотел только вас испытать, Аверьян! А на самом деле я рад, чертовски рад! потому что надоело мне самому чистить сапоги. Идите в другую комнату, там вы найдете пару грязных сапог и ваксу. Почистите да так, что бы блестели как зеркало, проверю, я требователен! Помните К.?»

Аверьян помнил, как же забыть! Не помня себя от радости ушел в соседнюю комнату, нашел там сапоги и щетку с ваксой, нашел также бутылки с вином и стакан. Сначала выпил немного, несколько стаканов, потом начал с остервенением чистить, старался с любовью и прилежанием, одновременно пел фальшивым тенорком: «Любимый город! ты можешь спать спокойно!» Галанин улыбаясь слушал знакомый напев, закрыв глаза, вспоминал, потом посмотрел на Шурку, которая почему то плакала, положил руку на черные волосы, спросил тихо: «Зачем плакать? Вот и наш Аверьян с нами и ты со мной и Степа твой! Все в кучу пропадать собрались! И радоваться нужно нам всем, потому что, может быть, вместе, не пропадем так просто! Ты знаешь, у меня есть одна мечта: всех вас не дать в обиду, как-нибудь спасти! Я еще не знаю, как я это сделаю, но верю, что мне удастся не дать вам умереть за Германию и не выдать на расправу Сталину! Ты веришь мне, Шурочка?» Шурка верила, перестала плакать, улыбнулась восторженно: «Верю! Еще как! Ведь вы же товарищ наш любимый, вам только захотеть нужно, горы поломаете!» Потом пришли Жуков и грустный Батурин, на прощанье с гарнизонным городом выпили, Аверьян прислуживал. Не плохо, одновременно не забывал самого себя, но пил с толком, ценил свою высокую должность и очень даже ей гордился!