Родерик Грэм - Мария Стюарт

Примечательно, что первое прямое вмешательство Марии в политику — акт Тайного совета, гарантировавший, что правительница-католичка не будет преследовать сторонников Реформации. Другими словами, у нее не было ни религиозного, ни политического рвения, и она с удовольствием позволила бы советникам управлять королевством без ее вмешательства, а сама занималась бы тем, что умела делать лучше всего: подавала себя как сверкающую драгоценность и использовала свое обаяние для обеспечения спокойного правления. Это вполне удовлетворило бы ее советников Гизов.

Спустя девять дней, 2 сентября, Мария опробовала свое обаяние на известных своей переменчивостью горожанах Эдинбурга, устроив церемонию торжественного въезда. Городскому совету отводилась только одна неделя на подготовку, поэтому необходимо было сотрудничество ремесленных цехов, и оно было обеспечено благодаря прощению, дарованному Марией Гиллону. Мария рано выехала из дворца и отправилась в замок, чтобы пообедать со знатными дворянами; отсутствовали Шательро и его сын Арран. Состоявшаяся позднее процессия была важна с политической и религиозной точки зрения, потому что протестанты отнюдь не составляли большинства в Эдинбурге и возможность легкомысленного возвращения в лоно римской церкви при виде прекрасной юной королевы была вполне реальной. В час дня Мария выехала из замка «под многократные залпы орудий». Когда она пересекла подъемный мост, ее встретили пятьдесят одетых маврами молодых людей в костюмах из желтой тафты. По ходу продвижения процессии по Хай-стрит «шестнадцать достойных людей» несли балдахин королевы из пурпурного бархата, подбитый красной тафтой и отделанный золотом и серебром. В том месте, где ведущая к замку улица расширялась, появилась повозка с детьми, поднесшими королеве серебряную посуду — поспешно купленную у графа Мортона и Мейтленда из Летингтона. Мария изящно коснулась посуды, а повозка последовала за ней во дворец. К тому времени большая часть населения выстроилась вдоль улиц и до хрипоты выкрикивала приветствия своей восемнадцатилетней красавице королеве, одетой в белый шелк и сверкающей драгоценностями. У Вест-Боу поперек улицы возвели ворота; наверху, словно бы на небесах, находились дети, затем облако разверзлось, выпустив «хорошенького мальчика» с ангельскими крылышками, который спустился с небес и поднес Марии ключи от города, Библию и Книгу псалмов, переплетенную в пурпурный бархат. Псалмы были протестантскими, кроме того, и они и Библия были на народном языке, а не на латыни — совершенно новый для Марии опыт. Согласно Ноксу, который сам не присутствовал при этом, она поморщилась и отдала книги Артуру Эрскину. Ребенок «произнес небольшую речь и подал ей три трактата, содержания которых мы точно не знаем»; они были призваны показать ей «совершенный путь на небеса». Затем он вознесся на свои картонные небеса. Процессия остановилась у Баттер Кросс, к востоку от церкви, которая именовалась тогда большой церковью Сент-Джайлс. Нокс жил в доме, стоявшем почти напротив большой церкви, на втором этаже, так что искушение увидеть воплощение своих величайших страхов во всей ее королевской славе должно было быть непреодолимым; но Нокса нигде не было видно. У Толбута Марию встретили три девушки, одна символизировала Фортуну, две другие — Справедливость и Мудрость; затем она спустилась к Меркат Кросс, где у фонтана с вином ее встречали четыре еще более пышно одетые девушки. Следующей остановкой был Салт Трон; там Марии пришлось выслушать суровую нотацию относительно запрета мессы, а также полюбоваться на разыгранный перед ее глазами на помосте спектакль, посвященный страшной судьбе Кора, Датана и Авирама, сожженных за участие в восстании против Моисея. Планировали даже сжечь чучело католического священника, однако «сему воспрепятствовал» Хантли. Тем не менее французские придворные из свиты Марии сочли представление «смехотворным, оскорбительным и вызывающим». У Низербоу, восточных ворот Эдинбурга, под пение псалмов был сожжен дракон — символ Антихриста. Наконец, по возвращении в Холируд прозвучал еще один псалом, а дети с повозки покорнейше попросили Марию принять в дар от горожан серебряную посуду стоимостью в две тысячи марок. Мария завоевала сердца горожан способом, какой знали только хорошо воспитанные французские принцессы, и на ее стороне было достаточно знати, чтобы гарантировать ей поддержку совета. Однако необходимо было разрешить конфликт с религиозной оппозицией, и чтобы добиться этого, она сочла себя обязанной испробовать свое обаяние на Ноксе, бездумно проигнорировав советы тех, кто утверждал: Нокс не поддается на женские уловки. В конце концов, поэты и придворные во Франции постоянно уверяли ее в том, что своим очарованием она может сравниться только с богинями древности. Итак, в четверг 5 сентября, всего лишь через три дня после торжественного въезда, память о котором была еще свежа, правящая королева Мария встретилась со своим подданным проповедником Джоном Ноксом. То было их первое личное столкновение.

Прежде чем покинуть Францию, Мария сказала Трокмортону, что, по ее мнению, Нокс — самый опасный человек в королевстве, и теперь была готова к борьбе. Враждебность Марии к Ноксу была порождена главным образом его памфлетом «Первый трубный глас против чудовищного правления женщин», опубликованным в 1558 году. Этот часто упоминаемый и редко читаемый трактат, который было бы точнее назвать «Первый трубный глас против неподобающего женщинам обладания королевской властью», представлял собой атаку на Марию Тюдор. Трактат был полон библейских цитат, показывающих катастрофические результаты женского правления. Трудно было бы найти более неподходящее время для публикации, ведь Мария Тюдор умерла вскоре после этого, а когда на престол взошла ее наследница Елизавета, одно упоминание имени Нокса заставляло ее бледнеть от ярости. Нокс старался успокоить ее, представив ее не как Иезавель, но как Дебору, ослабляя тем самым собственные доводы, но ни капли не смягчил тюдоровский гнев. Юная Мария терпеть не могла критику и решила лично выступить против Нокса.

С другой стороны, Мария де Гиз практически игнорировала Нокса; она вступила в светский конфликт с восставшими лордами, и в ее правление казней еретиков было немного по сравнению с кровопролитием, учиненным Марией Тюдор. Нокс изобразил Марию Стюарт Иезавелью, собиравшейся навязать Шотландии мессу и обратить Реформацию вспять, хотя в ее планы не входило ни то ни другое. В обычной жизни, как показывают его письма, Нокс относился к женщинам с симпатией и был изысканно вежлив по отношению к ним, но в данном случае он желал превратить Марию в символ всего того, что ненавидел. Он собирался использовать все свое ораторское искусство, чтобы сокрушить ее. Нокс учился в университете Сент-Эндрюс у Джона Майра (или Мэйджора), одного из величайших ученых своего времени, а в последовавшие за этим годы он отточил свое искусство полемиста, путешествуя по Европе. Марию наставляли в риторике как принцессу, а не как теолога, и она как послушная дочь церкви просто принимала на веру то, чему ее учил кардинал Лотарингский. В столкновении у одной стороны явно были преимущества, а поскольку единственное его описание, которым мы располагаем, создано самим Ноксом, наши представления о нем также односторонни.