Родерик Грэм - Мария Стюарт

Помимо незаконнорожденного сводного брата Марии лорда Джеймса Стюарта Летингтон был самым влиятельным человеком в королевстве. Как говорил посол Елизаветы Томас Рэндолф, «удалите этих двоих из Шотландии, и те, кто любит эту страну, тут же почувствуют их отсутствие». Рэндолф также сказал о них: «Лорд Джеймс ведет дела в соответствии со своей природой — грубо, по-домашнему и прямолинейно, а Летингтон — более тонко и деликатно».

Сам Томас Рэндолф был «исполнен темного духа интриг, полон уловок и лишен совести. Он был верным слугой своей госпожи — королевы Елизаветы». Тем более любопытно, что он и Мария стали близкими друзьями, разделявшими любовь к верховым прогулкам, хотя Рэндолф и ставил интересы Елизаветы на первое место. Он встретил Марию 1 сентября 1561 года и дотошно выспрашивал ее относительно несчастного вопроса о ратификации Эдинбургского договора. Она, однако, попросту ответила, что незнакома с делом и должна сначала получить совет, а потом поговорит с ним снова. Мария явно чувствовала себя легко, говоря с людьми, подобными Рэндолфу, сначала по-французски, а потом, когда вспомнила язык, — на нижнешотландском. Рэндолф общался с ней по придворному протоколу, соблюдения которого требовало присутствие королевы, и его манеры напоминали ей о Сен-Жермене и Лувре. Когда с формальностями было покончено, она наслаждалась простотой общения, что в сочетании с ее несомненной красотой завораживало. Уроки Дианы де Пуатье не прошли даром, даже если у Марии за сахарной глазурью и не скрывалась сильная личность.

Рэндолф сообщал Сесилу: «Она считает необходимыми для сохранения своего положения три условия: во-первых, поддерживать мир с Англией; во-вторых, обеспечить себе подчинение подданных-протестантов — что ее удивляет». Третьим условием было «обогащение короны за счет монастырских земель. Если она это сделает, ей больше нечего будет желать для счастливой жизни, разве что хорошего мужа». Рэндолф выразился бы точнее, если бы сказал, что первые два пункта составляли политику Тайного совета, а третий был финансовой мерой, предложенной реформистами. Мария смирилась с политической неизбежностью брака, однако его пока можно было отложить.

Мария, хотя и не без посторонней помощи, организовала Тайный совет, при посредстве которого могла управлять, утвердила свое право ходить к мессе частным образом и явила себя народу в Эдинбурге. Определились ее явные союзники и противники среди знати, и королева чувствовала, что противников можно пока игнорировать. Нокса она позвала к себе из любопытства и была поражена его отношением к религии. Он был духовным лидером растущей группы населения, но его религия для Марии не имела никакого смысла. Для нее религия подразумевала ежедневную мессу и призвана была давать утешение и успокаивать, а не беспокоить и провоцировать. Поэтому она классифицировала Реформацию как религиозное движение несомненной важности для тех, кто к нему присоединился. Но если реформисты демонстрировали терпимость к людям ее веры, их можно было игнорировать как нечто, пока не требовавшее от нее действий.

Следующим шагом Марии было показать себя населению за пределами Эдинбурга, и 11 сентября 1561 года, прежде чем наступающая осень обозначила приближение ее первой зимы в Шотландии, она направилась в Линлитгоу. Покинув дворец восемнадцать лет назад восьмимесячным младенцем, чтобы найти убежище в Стирлинге, она совершенно его не помнила. Но теперь по случаю ее возвращения знаменитый фонтан ее отца бил вином, а самые любимые гобелены, отосланные туда заранее, украшали стены. Дворец был сильно перестроен Джеймсом Хэмилтоном из Финнарта, незаконнорожденным сыном герцога де Шательро. Он посещал Блуа и Амбуаз на Луаре и наверняка был представлен ценнейшему трофею Франциска I — Леонардо да Винчи. Домой, в Шотландию, Хэмилтон привез лучшие произведения французского искусства и, перестраивая замок, позаботился о том, чтобы французы не воротили носы, так что вместо презрительных усмешек во дворце были слышны вздохи восхищения, а изысканные резные обрамления окон и — еще в большей степени — расположение дворца на пологом склоне холма на берегу большого озера вызвали одобрительный шепот. На горизонте, за озером и рекой Форт, лежали холмы Файфа, намек на более высокие горы на севере страны. Пейзаж был совсем не похож на долину Луары, а дворец, что немаловажно, ясно указывал на существование шотландского архитектурного стиля, который, хотя и был заимствован из Франции и Италии, обладал собственным изяществом.

Мария, проехав через город, присутствовала на банкете, данном в ее честь исполненными благоговения местными дворянами, пока придворные отдыхали на берегу озера. Через два дня королевская свита проследовала тем же путем, что и гонец с известиями о ее рождении девятнадцать лет назад. Мария прибыла в Стирлинг и расположилась в замке, некогда бывшем ее вторым домом.

Мария де Гиз в свое время наняла французских каменщиком и штукатуров, чтобы воплотить в жизнь желания Якова V, поэтому Стирлинг относился к французскому стилю в большей степени, чем Линлитгоу. Планировка и отделка королевских апартаментов были похожи на крепость Гизов — Жуанвилль — настолько, что три дяди Марии почувствовали себя как дома и начали склоняться к тому, что ее будущее, пожалуй, не так уж мрачно. Особенностью Стирлинга было множество вырезанных из дерева изображений, смотрящих с потолка. Сейчас на внешних балках располагается множество разнообразных резных фигур, одна из них — возможно, сам Финнарт со сломанным мечом. Даже Брантом теперь считал, что жизнь в Шотландии, в конце концов, не такая уж и варварская.

Тем не менее Мария едва избежала смерти, когда горящая свеча подожгла занавеси и полог ее кровати, пока она спала. Поскольку занавеси были задернуты на ночь, она в ужасе проснулась, окруженная языками пламени. Нокс, как обычно, истолковал это как предвестие ее правления в Шотландии; ведь за ней везде следовало пламя. Несколько дней спустя, 14 сентября, ее «благочестивые капелланы» должны были отслужить мессу в Королевской капелле, в которой ее когда-то короновали, но им не позволили это сделать Аргайл и лорд Джеймс, которые «настолько жестоко напали на хор, что некоторые его члены — и священники, и клирики — покинули свои места с разбитыми головами, а из их ушей текла кровь. Для совершивших это деяние все представлялось забавой». Учитывая, что сам лорд Джеймс вел переговоры о беспрепятственном отправлении мессы в королевской часовне в Холируде, это событие кажется выходкой пьяного хулигана.

Двор отправился дальше, чтобы нанести визит графу Ротсу. Тот потом утверждал, что во время этого визита у него украли столовое серебро. Рэндолф сообщал, что, где бы ни останавливались члены королевской свиты, «они мало платили за еду». В Перте состоялась уже ставшая привычной церемония встречи, во время которой королеве подарили сердце, наполненное предметами из золота. Подарок сопровождался обычной протестантской проповедью, осуждавшей заблуждения католического мира. Поездка и постоянные поучения, которые она регулярно выслушивала, начиная с Эдинбурга, оказались выше сил Марии. Она вполне предсказуемо упала в обморок, и ее пришлось снять с седла и нести в ее покои. Придя в себя, она присутствовала на парадном приеме в Данди, а потом отправилась в Сент-Эндрюс. Там пустили ложный слух об убийстве католического священника, и крайне благочестивый граф Хантли гордо заявил, что «вернет мессу в трех графствах», если Мария только прикажет ему. Та поспешно отказалась от этого предложения; оно только усилило ее мнение, что, если она хочет сохранить мир в королевстве или стать другом Елизаветы, граф Хантли будет серьезным препятствием.