Александр Боханов - Царь Алексей Михайлович

И Смоленск им не таков досаден, что Витебск да Полоцк, потому что отнят ход по Двине в Ригу, а Король в листу своем первом пишет, чтобы вечное докончание подкрепить послами, а он посылает посла своего к нам, Великому Государю, да будто любя меня, прислал обвестить посланника да думного человека, и мы мним, не сколько от любви, а скорее от страху. Тако нам, Великому Государю, то честь, что прислал обвестить посланника, а се думного человека, хотя и глуп, да что же делать, такая нам честь; а в другом листу пишет, чтобы не воевать Курлянского, для его королевские дружбы, а он де, Курлянской [366] Курляндия — герцогство в западной части современной Латвии, вдоль левого берега Даугавы, образовавшееся в результате распада Ливонского ордена в 1561 году, существовало до 1795 года, когда вошло в состав России. В XVII веке правители Курляндии признавали себя вассалами Великого княжества Литовского и пришедшей ему на смену Речи Посполитой. Столицей герцогства была Митава (ныне Елгава в Латвии). В указанное время Герцогом Курляндским (1610–1682, правитель с 1642 года) являлся Яков Кетлер (Jakob vo№ Kettler). , ему, Королю, друг. И мы, Великий Государь, отказали тем, что (он) подданной Польскому Королю, а се обещался нам, Великому Государю, ничем не помогать Королю Польскому, а ныне многие курляндские немцы в полон взяты, и ныне многих посылает, будто сами наймуютца (нанимаются)» [367] Самодержавное Царство первых Романовых. М., 2004. С. 163. .

Царь точно разгадал план Шведского Короля Карла X Густава, желавшего стать безраздельным хозяином Балтийского моря и всей Северной Европы, чего после разгрома Речи Посполитой нельзя было добиться без сокрушения влияния России в этом районе. Герцоги Курляндские являлись издавна безвольными марионетками в руках своих могучих соседей и самостоятельной роли в политике не играли, о чем Алексей Михайлович прекрасно был осведомлен, как и о том, что война со Швецией неизбежна. И присылка «глупого посла», красная цена которому «полтина», и отказ шведской стороны величать Русского Царя полным титулом — все эти мелкие уколы лишний раз подчеркивали, что уже более ста лет, со времени Первого Царя Иоанна Грозного, Швеция все никак не свыкнется с мыслью, что Русь полноправная и сильная мировая держава. Она не может Русь сокрушить и закабалить, — все никак не получается, но и молча взирать на мирное развитие своего восточного соседа у шведских правящих кругов не было сил.

На тот момент «баланс» военных кампаний между Россией и Швецией был явно не в пользу России. По итогам русско-шведской войны 1610–1617 годов в феврале 1617 года (Столбовскому договору) слабая, разоренная Смутой и иностранной интервенцией Россия была вынуждена уступить Швеции территорию от Ивангорода до Ладожского озера и, тем самым, полностью лишилась выхода к Балтийскому побережью.

Положение было аномальным и нетерпимым. В Стокгольме прекрасно понимали, что русские смирились с данной ситуацией только временно, по причине безысходности. Обуреваемый жаждой военных подвигов, Король Карл X горел желанием сокрушить Россию, присвоив себе Новгород и Псков, как и прилегающие районы. Да и мечта совершить победоносный поход на Москву так манила Короля-авантюриста, тем более, — о том он знал наверняка, в Москве можно было, как, говорили на Руси, хорошо «разжиться деньгой», т. е. пограбить. В начале 1655 года шведский парламент выделил Королю средства для войны с Россией. Летом 1656 года Алексей Михайлович начал войну против Швеции, а в октябре заключил перемирие с Речью Посполитой.

Невзирая на временную передышку, Речь Посполитая оставалась основной стратегической угрозой, главным соперником России. Несмотря на крах («шведский потоп») 1655 года, когда шведы захватили Варшаву и Краков, она быстро восстановилась, и война разгорелась с новой с силой. Остроту и жестокость данному конфликту придавало, как уже говорилось, религиозное противостояние: католические польские и литовские паны при понукании римских пап смотрели на войну не только как на предприятие по завоеванию территорий, преференций и трофеев, но и как на «крестовый поход», воспринимали войну как некую «священную миссию». О коварстве католических соседей Руси Алексей Михайлович узнал буквально с первых мгновений своего воцарения в 1645 году. Ему сразу после воцарения пришлось решать одно щекотливое дело, инспирированное волей польских панов.

В начале 40-х годов в Речи Посполитой был учинен очередной антирусский «династический проект»: откуда-то был вытащен очередной «претендент на Русский Престол», якобы сын «царя» Ажедмитрия I (†1606) и Марии Мнишек (1688–1614) «Иоанн Димитриевич». Потом выяснилось, что на самом деле он — сын мелкопоместного польского шляхтича Дмитрия Лубы, убитого в России то ли в 1611, то ли в 1612 году. Мальчик был крещен по католическому обряду и назван при крещении Ян-Фаустин. Этого самого Яна-Ивана опекали Король Сигизмунд III и литовский гетман Лев Сапега, что уже само по себе весьма показательно для оценки далеко идущих антирусских планов польских правящих кругов. После смерти Сигизмунда в 1632 году попечение над новым самозванцем перешло к его сыну, Королю Владиславу (1595–1648).

В 40-е годы в Москве уже знали, что в польских землях обретается новый самозванец. Это известие было принято со всей серьезностью; память о кровавой Смуте, вызванной воцарением Лжедмитрия в 1605 году, еще была слишком живой и болезненной. Русская сторона вела переговоры с поляками о выдаче «вора», но результатов не добилась. В Варшаве прекрасно понимали, какой козырь оказался у них на руках. Русские же так легко могут увлекаться какими-то героями, стоит только им заявить о своей царскородной «законности». Ведь убитый в 1606 году «Царь всея Руси Дмитрий Иоаннович» (Лжедмитрий) являлся, как считалось, сыном Иоанна Грозного, вступил в июне 1605 года на Престол по воле русских людей и был правителем миропомазанным. Неважно, что его потом разоблачили, свергли и убили; главное что его «сын» законный «преемник». Подобный персонаж мог сыграть важную роль в деле раскачивания внутренней ситуации в ненавидимой поляками Московии.

Однако с этой Московией полякам надо было считаться, надо было — воленс-ноленс — изыскивать некую форму сосуществования. Когда в 40-е годы начались русско-польские переговоры о размежевании пограничных территорий и установлении «сердечной дружбы» между Царем Михаилом Федоровичем и Королем Владиславом, то надобность в самозванце отпала. Мало того. Чтобы доказать свое искреннее расположение, пресловутый Иван Луба был включен в состав «великого польского посольства» под главенством Стемпковского, которое прибыло в Москву в ноябре 1644 года. Король особо гарантировал Царю, что Луба человек «безвредный» и Москве угрожать не может.