Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Во-вторых, вокруг резолюции, написанной по поводу этого скандального документа, неизбежно произошло единение товарищей, и так уже повязанных общей судьбой и ссылкой, произошел смотр боевых сил, репетиция действенности партийной дисциплины. Все приехали, никто не искал подходящего повода, чтобы увильнуть.

В-третьих, наконец состоялась не лишняя в том положении, когда нервы у нас на исходе, истрепаны, весьма живая и запомнившаяся молодежная гулянка. Ведь все съехались из неближних мест в село Ермаковское под классическим и добрым предлогом — у четы П. Н. и О. Б. Лепешинских родилась дочь. Святой, даже полицией не опровергаемый повод — рождение ребенка!

К принятому на этом собрании «Протесту» — нас первоначально было 17 человек, потом протест подписало еще несколько «своих», действительно не сумевших приехать, — также присоединилась небольшая колония ссыльных в заполярном Туруханске, где отбывал свой срок Мартов.

К тому времени, когда подоспели все гости и еще только закипали пельмени — главное блюдо праздничного стола, — мы уже прочли и подписали весь подготовленный и собранный мною материал. Первые строки звучали так: «Собрание социал-демократов одной местности — конспирация продолжалась и не хотелось продлевать ссылку, — в числе семнадцати человек, приняло единогласно следующую резолюцию и постановило опубликовать ее и передать на обсуждение всем товарищам».

Для чего это нужно было сделать? Кускова в то время являлась членом заграничного «Союза русских социал-демократов», и нужно было точно показать всем расстановку сил. Недаром Плеханов пытался опубликовать «Протест» сначала в очередном номере «Рабочего дела», а когда не желавшие открытой дискуссии «молодые» сорвали это издание, Плеханов опубликовал «Протест» в направленном против «экономистов» сборнике («Путеводитель»). Плеханов понимал, что российские социал-демократы тоже видят опасность «экономизма» и объявили ему борьбу. Я всегда считал, что любую борьбу надо начинать, имея в основании правое дело.

Но вот наступила минута разъяснить новому советскому читателю, для которого все наши социал-демократические конфликты и споры — дела давно минувших дней, что же собой представляло это самое КРЕДО и против чего возражали мы, социал-демократы, в своем «Протесте». Есть смысл говорить даже о личных мотивах. Они спрятаны в последних фразах документа. «Если классовая схема помешает деятельному участию русского интеллигента в жизни и отодвинет ее слишком далеко от оппозиционных кругов — это будет существенный ущерб для всех, кто вынужден бороться за правовые формы не рука об руку с рабочим классом, еще не выдвинувшим своих задач». Речь, надо понимать, идет все о том же самом интеллигенте, который хочет и возглавлять рабочее движение, и быть в оппозиции к правящему режиму, и душевно понимать либералов и демократов, а справедливость отложить до более зрелых времен. Рабочим же — 12-часовой рабочий день и казарма.

Все это обосновывалось некими сравнениями рабочего класса, возникшего первоначально в западных странах, и «отсталого» и «дикого» рабочего класса России. Тезис был таков: демократические свободы в странах Запада завоевала буржуазия без помощи пролетариата. Будто бы на Западе рабочий класс выступил уже на расчищенное политическое поле. А вот наши, дескать, марксисты с «презрением» относятся к радикально или либерально-оппозиционной деятельности всех других, нерабочих, слоев общества, готовых, не торопясь, расчищать. В настоящее время рабочий класс европейских стран политически инертен, это, дескать, видно на примере того, что он всегда активно участвует в экономической борьбе и неохотно и пассивно, в отличие от все той же буржуазии, участвует в борьбе политической. Отсюда соответствующие выводы: больше «экономизма»! Хоть ложкой рабочее движение его хлебай.

К сожалению, авторы плохо и неполно знали и историю рабочего движения, и саму теорию марксизма. По сути дела здесь была та же профессорская болтовня, что и в статьях Булгакова. Но если у Булгакова «заход» был со стороны «экономики», то у Кусковой — со стороны «истории».

Мой вывод, зафиксированный в «Протесте», — я не только его написал, но и был председателем собрания — был для меня ординарным. Собственно, об этом я толковал всегда, и, как оказалось, был не всегда неправ. «Только самостоятельная рабочая партия может быть твердым оплотом в борьбе с самодержавием, и только в союзе с такой партией, в поддержке ее могут проявить себя все остальные борцы за свободу». Понять этот вывод, всеми своими корнями принадлежа к другому миру и классу, очень трудно. Но настоящий интеллигент бескорыстен и должен уметь влезть в чужую шкуру.

В этом «Протесте», справедливости ради и памятуя, что по моим той поры планам мне очень скоро придется, если удастся конечно, эмигрировать из России и вести борьбу из швейцарского, немецкого или английского далека, вот тут я, думая о поддержке плехановской группы, и вставил цитату из работы милейшего для меня тогда Павла Борисовича Аксельрода.

Это была несколько иная, чем у меня, но все равно реальная перспектива: «Социал-демократия организует русский пролетариат в самостоятельную политическую партию, борющуюся за свободу частью рядом и в союзе с буржуазными революционными фракциями (поскольку таковые будут в наличности), частью же привлекая прямо в свои ряды или увлекая за собой наиболее народолюбивые и революционные элементы из интеллигенции». Слог у Павла Борисовича был тяжеловат.

Вот так, госпожа Кускова, для нашей победы мы не побрезгуем ничем и пойдем на все.

Если исходить из мною же предложенного тезиса, что моя жизнь — это написанные мною книги и события политической жизни, в которых я участвовал, то глава, посвященная моему шушенскому периоду жизни, закончена. Последняя книжка и статья написана. Даже замызганных и до смерти надоевших Webb'oB я успел там, в Шушенском, перевести, и последний переписанный том был отправлен по почте в С.-Петербург буквально за несколько дней до окончания ссылки.

Но все же в Шушенском случился еще один окончательный выбор: именно здесь вызрело не только в чувствах, но и в прагматической рефлексии желание соединить свою жизнь с жизнью Надежды Константиновны.

Это удивительная женщина. Меня всегда окружали женщины неординарные. Первой среди них была, конечно, моя мать. Мои сестры, по своей преданности общему делу и своему брату, олицетворяющему для них это дело, являют пример поразительной самоотверженности. Я уже не говорю о народной героине и революционерке Вере Засулич, о замечательной Розе Люксембург и героической Кларе Цеткин. Я здесь не вспоминаю одного из ближайших друзей моей последней поры — Инессу Арманд. Помню ее живой, и помню ее похороны… Жены моих друзей и соратников-революционеров тоже являют собой удивительные примеры. Но на первое место среди этих замечательных женщин я всегда буду ставить Надежду Константиновну.