Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Кто медленно начинает, тот не обязательно последним приходит к цели. Сталин в партии тоже не мальчик, просто он работал на Кавказе в других условиях. Ненависть к угнетателям и стремление разрушить этот несправедливый мир у него возникли не позже, чем у этих кичливых кудрявоголовых барчат. Он никогда не забудет тех оскорбительных дней юности. Пусть все по привычке любят свои юные годы, он их ненавидит, это были годы унижений. Разве он забудет когда-нибудь, как ходил зимой в школу в войлочной шапке и с красной ситцевой сумкой для книг и тетрадей через плечо. Это было Горийское духовное училище, куда мать, прачка Кеке, с большим трудом его устроила. Обстирывала учителей и школу. Боже мой, как он всю жизнь любил свою худенькую, неграмотную мать… Преподавали в училище по-русски. Он, Сталин, знал, чем отличался от своих товарищей: у него была прекрасная память, так быстро и цепко не запоминал в школе никто, и еще он понимал, что все его будущее так или иначе будет связано с Россией и русским языком. Он уже тогда старался любить Россию.

Сейчас они все, эти вожди и так называемые его товарищи, считают себя учениками Ленина. Но кто почти вслепую, не будучи с Лениным знаком, так самоотверженно и горячо отстаивал его позицию и позицию ленинской «Искры»? Ах, вы этого не заметили, потому что он, Сталин, писал на грубом грузинском языке, и не на берегу Сены, Темзы или озера Камо. Сталин пока не будет вам об этом напоминать, жизнь длинная, и это в свое время и в своем месте вспомнится само собой. Когда-нибудь — он, Сталин, не очень нетерпелив — он тоже, как его тщеславные товарищи-писатели, начнет выпускать свое собрание сочинений, и там посмотрим, сколько этого «неизвестного» гордым товарищам «грузинского текста» окажется перед первой его «съездовской речью» в апреле 1906 года в Стокгольме. Совсем немало он написал, прежде чем вы, рано вызревшие вожди, его впервые услышали.

Боже мой, как наивен и даже отчасти смешон его первый текст, который он напечатал в газете «Брдзола» («Борьба»). Написанный недавним семинаристом, текст был без подписи, потому что шел как редакционный. Текст 1901 года — ему 22 года. Итак, редакция считала:

«Уверенные в том, что для сознательных читателей-грузин свободное периодическое издание является насущным вопросом; уверенные, что сегодня этот вопрос должен быть разрешен и дальнейшее промедление нанесет только ущерб нашему общему делу; уверенные, что каждый сознательный читатель с удовлетворением встретит такого рода издание и с своей стороны окажет ему всяческую помощь, — мы, одна группа грузинских революционных социал-демократов, идем навстречу этой потребности, стремясь, по мере наших сил, удовлетворить желание читателей. Мы выпускаем первый номер первой грузинской свободной газеты «Брдзола».

Конечно, ему некогда было «создавать» себе имя. Он был в самой гуще партийной работы среди отсталого и косного населения на темной окраине империи. Тяжелый рутинный труд, который поддерживался только чувством справедливости, бившимся в молодой груди. Он тогда еще писал стихи и сейчас с некоторым удовлетворением может сказать: кое-что было опубликовано в легальной прессе, а одно стихотворение даже напечатано в антологии.

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, легким ветром пробужден,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

«Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учебою, друзья,

Прославьте Родину свою!»

Ему даже пророчили поэтическое будущее. Но поэт не состоялся, его место занял партийный поденщик. А сначала не состоялся, как ни мечтала об этом его мать, прачка Кеке, православный священник. Кем мог бы стать ее сын, сын прачки? За царем шел губернатор, а за губернатором православный священник. Как царю, ему все целовали руку. «В 11 часов мною, — это запись марта 1897 года в кондуитном журнале Тифлисской духовной семинарии, — отобрана у Джугашвили Иосифа книга «Литературное развитие народных рас», автор Летурно, взятая им из «Дешевой библиотеки»; в книге оказался и абонементный листок. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из «Дешевой библиотеки» названный ученик замечается уже 13-й раз». Ни читать неизвестные книги, ни состоять читателями библиотеки семинаристам не разрешалось. Боже мой, как, уже с юности, он любил русскую литературу! Нет, любую литературу. Какой невероятный мир она представляла! Даже его молодая партийная, политическая кличка Коба была из литературы — так звали героя повести А. Казбеги.

Но Коба тех тифлисских лет писал нужные партии статьи. У него не было времени самовыражаться и продвигать вперед теорию. Он прекрасно помнит статьи, которые он создавал и без подписи и, кстати, с огромным трудом. Слова не лились из него, как из краснобая Троцкого. Может быть, поэтому он и помнит их? Или уже внутренне готовит свое собрание сочинений? Все будет, когда придет время, а пока он еще раз листает свою память. Прошлое созидает будущее, ни одна работа, сделанная в юности, не пропадает. «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи», «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?», «Письмо из Кутаиса», «Класс пролетариев и партия пролетариев. (По поводу первого пункта устава партии)», «Рабочие Кавказа, пора отомстить!», «Да здравствует международное братство!», «К гражданам. Да здравствует красное знамя!», «Коротко о партийных разногласиях», «Вооруженное восстание и наша тактика», «Временное революционное правительство и социал-демократия», «Ответ социал-демократу», «Реакция усиливается», «Буржуазия ставит ловушку», «Граждане», «Ко всем рабочим», «Тифлис 20-го ноября 1905 г.», «Две схватки. (По поводу 9 января)», «Государственная дума и тактика социал-демократии», «Аграрный вопрос»… Слабые вехи его повседневной революционной работы в тех местах, где он родился и жил. Это то, что он написал наряду со своей революционной работой организатора и пропагандиста до того, как на Стокгольмском IV съезде партии он произнес свою первую речь. Тогда, собственно, и могли впервые удосужиться его разглядеть будущие вожди-соратники Зиновьевы и Каменевы.

В кулуарах съезда эти умники косились на него. Этот Коба, спустившийся с, гор крестьянин, изображающий из себя революционера и теоретика, мелет совершенно немарксистскую чепуху, как будто и чепуха не бывает расчетливой. Это действительно сказал в Стокгольме он, Сталин: «Крестьяне требуют раздела, а так как мы заключаем временный революционный союз с борющимся крестьянством, значит мы должны поддерживать полную конфискацию и раздел». Мягко говоря, не очень точно. Он, Сталин, не святой и он, значит, мог попутать, говоря в этой своей первой речи о пересмотре аграрной программы партии, что «если освобождение пролетариата может быть делом самого пролетариата, то и освобождение крестьян может быть делом самих крестьян». Да, запутался, да, не по-ленински. И во второй своей речи на этом съезде по текущему моменту тоже немножко навалял, утверждая в апреле 1906 года, что «мы накануне нового взрыва и что революция на подъеме». Но эти-то как раз ошибки Ленин видел лучше всех и лучше всех выправлял. Если бы он уже не приметил Сталина, он бы и здесь начал дискуссию. Уже приметил, и недаром Крупская еще в 1905 году просила передать им за границу его, сталинскую, брошюру «Коротко о партийных разногласиях». Ленин обращал внимание на другое. Они оба всегда одинаково понимали евангельский принцип: «Кто не с нами — тот против нас». Поэтому он, Сталин, полагает, что на IV съезде Ленин как следует расслышал своего молодого товарища и ученика. Сталин определился с первых же слов своего выступления, которым до сих пор гордится: «Тов. Плеханов очень много говорил об «анархических замашках» тов. Ленина, о пагубности «ленинизма» и т. д. и т. п., но об аграрном вопросе, в сущности сказал нам очень мало. Между тем он представлен одним из докладчиков по аграрному вопросу… И мы могли бы сказать кое-что о кадетских замашках тов. Плеханова…». Особенно определенно кадетские замашки проявились позднее, через десятилетие.