Сергей Есин - Смерть титана. В.И. Ленин

Чем дальше, переламывая болезнь, я надиктовываю свои воспоминания, иногда путаясь в числах, именах, в последовательности событий, — и здесь вся надежда моя на секретарей, так хорошо владеющих и моим стилем, и моим образом мыслей, на Надежду Константиновну, моего самого верного спутника, друга и жену, уверенность в том, что они правильно и дружно уловят ход рассуждений, аккуратно добавят недостающие подробности, еще раз проверят факты и расширят цитаты, которые я привожу по памяти, а то и просто говорю: об этом у Плеханова, у Троцкого, у Акеельрода, у Мартова, что они загладят и сошьют весь мой текст в единое целое, — так чем больше я тружусь над этой своей тайной и, наверное, последней в моей жизни работой, тем больше понимаю, что я остаюсь верен себе: не интересны мне бытовые подробности и мелочи отношений, а увлекает сама история нашего политического движения. Растерянный, стою я перед феноменом: как все это удалось! Нас ведь была малая горсточка, а перед нами стоял Монблан империи.

Грустно сознавать, но в нашей среде находился и провокатор. Это с его слов (фамилии лишний раз не называю, дабы не оснащать этого ничтожного человека даже геростратовой известностью) полиция так хорошо знала списочный состав организации. Но в ночь на 9 декабря схватили не всех, аресты в основном коснулись «стариков». Было три волны посадки: декабрьская, январская и огромная августовская, именно тогда под арест попала и Надежда Константиновна.

Мы в «пересылке», еще не перестукавшись, не знали положения на воле, но наши младшие товарищи поняли главное: если организация перестанет действовать, если заглохнет листопад наших прокламаций, значит, власти смело могут приписать арестованным товарищам всю ответственность. Наша социал-демократическая «молодежь» в этот момент не растерялась. Сомкнули ряды, выбрали новый центр: Ляховский, Сильвин, С. Радченко и Мартов — пока они оставались на свободе. Новых членов до времени не вводили, стремясь сохранить возможно большую преемственность политического направления группы. Два «райкома» — Невский и Нарвский — сомкнули в один. Я здесь не буду касаться конкретной работы этой пока оставшейся на свободе группы. Но полицию интенсивность ее пропагандистской деятельности на какое-то время ввела в заблуждение: революционный центр, казалось, не затронут арестами.

Мартов тут же написал от имени организации декларацию: пробуждение рабочего класса вызвало среди жандармов беспокойство, были проведены повальные аресты, но эти аресты не сломили и не затронули организацию, которая поставила задачей руководить борьбой масс. Впервые открыто и была названа эта организация — социал-демократический «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Обратили ли вы внимание на то, что слова «социал-демократический» поставлены вне кавычек названия? Это связано с тем, что слова эти сразу бы придавали всей нашей тайной печатной продукции крамольный и запрещенный характер, а важно было, чтобы эти листки и прокламации хватали и хранили самые серьезные рабочие. Другое дело — уже непосредственно в текстах почаще разъяснять связь социал-демократии с идеей классового освобождения.

Это славное и ставшее знаменитым название организации — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» — придумал не я, хотя, как я догадываюсь, будут попытки мне это приписать, хотя бы фигурой умолчания. Если никого не называть, не определять авторство, то значит — Ленин, такое незамутненно-классовое мог придумать только вождь мирового пролетариата. Раньше мы думали о соответствующем названии для газеты. Что-нибудь вроде «Союз» или «Рабочее дело». Но как-нибудь надо было подписывать декларации и листовки. Вот тут и возникло ставшее знаменитым название. Предложил его Мартов. А через месяц после «первого призыва» в тюрьме оказался и сам автор придумки. К этому времени число арестованных по делу новых «декабристов» доросло почти до сотни.

Почему же нам всем так скостили сибирские сроки?

Но сначала разберемся с самим чудом возникновения и развития нашего движения. Такой поразительный дебют «Союза» выявил назревший среди революционной молодежи перелом. Десятки и сотни студентов, курсисток и вообще интеллигентов стали предлагать «Союзу» свои услуги. Почти немедленно организация оказалась окружена активным и сочувствующим народом. Немаловажно, а может быть, и очень важно: революционное движение — это не только идеология и общественная ситуация, но и деньги для раскачивания системы. Нельзя не отметить, что возник прилив денежных, средств и появились новые технические возможности. С точки зрения личностей, которые начали сотрудничать с нами, это была не мода, а осознание нравственного долга перед народом, понимание настоятельной тенденции жизни, которая разрешилась Октябрьскими событиями.

Однако во имя справедливости надо внести и один теоретический пассаж или хотя бы вспомнить плехановскую группу «Освобождение труда». Напоминаю: за 12 лет до описываемых событий плехановцы из теоретического изучения русского общественного развития «предсказали» появление классового рабочего движения. Теперь уже мы констатируем, что возле каждой дымящейся фабричной трубы рекрутируются силы, поддерживающие это движение.

Прокламации именно в тот момент, когда часть наших товарищей оказалась в тюрьме и власти довольно подробно об этом раструбили, вдруг посыпались, как из рога изобилия. Начало расти количество рабочих кружков — здесь я беру не только первый месяц, но и последующее время, — агитаторы проникали на те заводы и фабрики, которые раньше считались «благополучными» и тихо тлели, погрязнув в своих корпоративных интересах. На путь практической работы с нами вдруг стали люди, которые прежде свою деятельность концентрировали лишь в легальном общедемократическом движении. В качестве примеров я выделил бы Туган-Барановского, Струве. Они уже начали оказывать «Союзу» практическую поддержку. Отмечу еще Александру Михайловну Калмыкову, всегда занимавшуюся народным образованием, ее имя не раз появится в моих воспоминаниях, и без ее содействия, возможно, не увидел бы свет ряд моих книг.

Тюремный опыт для меня оказался памятным и ярким. Во-первых, я сразу же начал работать над «Развитием капитализма в России», эту книгу я заканчивал уже в Шушенском. Во-вторых, — и это не легенда нашего революционного движения — находясь в стенах тюрьмы, многие из нас продолжали чувствовать свою связь с товарищами на воле, продолжившими борьбу; я даже беру на себя смелость сказать, что в известной мере руководил этой борьбой или хотя бы способствовал ей. И, в-третьих, все-таки шло следствие, и надо было по возможности, не жертвуя ни гордостью, ни честью, отбиваться.