Валентин Гафт - Красные фонари

Я люблю теперь терпенье.
На руке остался след —
Твоего прикосновенья
Неразгаданный секрет.

Я храню твой след, целую.
Я прижму его к себе,
Каждый вечер пеленаю
Эту память о тебе.

На склоне лет я поднимаюсь в горы.
Не поздно ли, товарищ-альпинист?
Патроны кончились, заклинило затворы,
Но главный недостаток — вы артист.
И вот сижу я в кресле, без движенья.
Работает одно воображенье.
Вздымая ввысь дым облаков
Почти без пауз
Природа-повар варит свой обед.
Альпийской кухне миллионы лет.
Но на нее ни жалоб нет, ни кляуз.
Терраса, стол, в руке бокал вина.
Покрякивают утки, тихо воют лодки.
Напротив — озеро, хоть рыба в нем умна,
Но жарится на нашей сковородке.
Локарно, кинофестиваль.
Он мне едва ли нужен.
Я фильм смотрю другой.
Он сделан на века.
Как солнце с тыла жарит облака
И горы к ночи затевают ужин.
Как спят они, покрытые лесами,
Спят, отлежав зеленые бока,
Спят, надышавшись небесами,
Спят, выдыхая облака.

Не спится, ноют плечи
Бурчанье в животе…
Я тихо вою речи
В кромешной темноте.

Собака где-то лает,
Ей кто-то отвечает.
А я лежу, молчу —
Я лаять не хочу.

И с ночи до рассвета
Собаку слышу я.
Она все ждет ответа.
Ответа от меня.

Лежу, как перед боем,
Язык свой прикусив.
Пока я тихо вою,
Но знаю — будет взрыв.

Так иногда порою
Поговорить хочу,
Но только сам с собою,
Поэтому молчу.

На солнце сушатся подушки,
Мои старинные подружки.
Они мои однополчане,
Их место с детства на диване.

А солнце лупит им в макушки,
От духоты опали ушки,
Слюнявых пятен желтизна —
Знак обеззубенного сна.
Следы лоснящихся голов
Двух человеческих полов.

Их жарят как на сковородке,
А рядом коврик хлещут плеткой
Здоровых пара мужиков,
В себя вдыхая пыль веков.
А пыль валит, как дым из пушки,
И стонут коврик и подушки:

«Терпели мы, а нас давили
И спинами, и животами,
Здесь умирали и любили,
Вели смертельный бой с клопами.
Нас резали, перетирали,
Мы знали тысячи секретов:
О как клялись здесь, как здесь врали,
При ярком свете и без света…»

За что, как сломанную койку,
Забыв, что я диван со спинкой,
Меня швырнули на помойку,
Не выдав ни одной слезинки?

За жизнью смерть идет по кругу,
А вот и новая кровать.
Любовники или супруги
Здесь будут к гробу привыкать.

Звоню редактору, как доктору, —
Хочу читать стихи до дрожи.
Так просят помощи у трактора,
Который вытянуть поможет.

Его жена у телефона:
Зубов сначала слышу скрежет,
Потом предательского тона
Слова: «Иди, тебя — все те же!»

Мне с мужем не по фене ботать, —
Читаю утренние всплески,
Чтоб мог он деньги заработать
В совсем не нужной мне поездке!

Как хорошо с тобой в вагоне
Поговорить, посочинять.
В купе я словно царь на троне —
Что я могу еще сказать.

С тобой как с королем в поездке —
Летать спокойно, ездить, плыть.
Все, что ни сделаешь, — все с блеском
С тобой приятно есть и пить…

Все появляется мгновенно —
И карандаш, и чистый лист, —
В тебе с любовью вдохновенно,
Соединились сокровенно
Искусство, Театр и Артист.

Тут даже не к чему придраться,
Хотя поверить трудновато,
Но Шерлок Холмс и доктор Ватсон —
Простые русские ребята.
Не Штирлицем, не Джеймсом Бондом,
Не сверхъестественным десантом,
Ты, Вася, прибыл в город Лондон
По-джентльменски, элегантно.
Ты тот единственный в истории,
Ты настоящий, ты прекрасен,
Ты сыщик высшей категории,
Наш Шерлок Холмс — Ливанов Вася.
И это пик в твоей судьбе:
Без всяких явок и паролей,
Блестяще сыгранною ролью
Ты удивил все ФСБ…

Всегда уверенный в себе,
Завербовавший Конан Дойля,
Пусть доктор Ватсон с тобой в доле,
Но это памятник тебе.