Валентин Гафт - Красные фонари

Раскачались два бедра,
Расплескались два ведра…
Нет, не ведра — свои мысли
Ты несешь на коромысле.

Потоп — страшнее нет угрозы,
Но явны признаки Беды,
Смертелен уровень воды,
Когда в нее впадают — Слезы!

Выполнив гражданский долг,
Пал на землю храбрый полк.
Перед Родиной долгов
У нас больше, чем полков.

Кто в урну соберет мой серый пепел,
Лишь пальцы помню и помады след.
Дым, пепельница, спички… все нелепо…
Я был вчера лишь пачкой сигарет.

Вопят в молчании глаза,
А Змей Горыныч сердце гложет,
Никто, никто помочь не сможет,
Пока не кончится гроза!

Когда умрем — сойдем со сцены,
Пусть раньше я — потом и ты,
На нас поставят, как антенны
На телевизорах, — кресты!

Верю, верю, верю в Бога,
Нелегка к нему дорога,
Но боюсь, что не дойти —
Провинилась я в пути.

Желтопуза, элегантна
Наша дыня — высший сорт.
Съели дыню — нет Рембрандта,
Развалился натюрморт.

Белая береза, обними меня,
Без тебя нет ночи, без тебя нет дня,
Без тебя нет утра, нет и вечеров…
Но зачем мне этот кубометр дров!

Ласкала камень синяя волна.
Как удержать ее он ни старался,
Она ему шептала: «Не вольна,
Мой Океан опять разволновался».

Я вам, фонарь, хочу сказать одно:
Служа искусству света беззаветно,
Вы освещали так порой дерьмо,
Что становилось и оно заметно.

Конечно, жизнь — не развлеченье,
Но ты про горести забудь.
Невозвратимый миг — значенье
Его поймешь когда-нибудь.

Мне слух раздражала фальшивая нота.
Всю жизнь проверял я проклятое «ля».
Как поздно дошло до меня, идиота,
Что скрипка в порядке, жена моя —…

Мы сидели, пили чай,
Лучше и не надо.
Все напоминало рай,
Но хотелось Аду.

Редактор был поэтом, и самовлюбленным.
Мои стихи, как скверные духи —
Он нюхал, чуя в них огрехи и грехи,
А сам благоухал тройным одеколоном.

Народный РСФСР
Настолько глуп, настолько сер,
Что даже страшно за народ,
Который звания дает.

Он странен, будешь странным тоже,
Коль странность у тебя на роже.
Но иногда бывает так:
И очень странный, и дурак…

Двух чаек разом подстрелили.
За что? Они б еще летали.
Но в ГАБТе недоговорили,
Во МХАТе недотанцевали.

Зачем напрасно тратить в споре
«Мильон терзаний» на пустяк?
Отсутствие ума не горе —
Сам постановщик был дурак.

Не ковер-самолет, а другое,
Дачно-летнего отдыха знак.
Здесь обрел я вершину покоя,
В сетке в клеточку, это — гамак.

Ты с ума сошел, прибой?
На кого пошел ты в бой?
На свою подругу сушу?
На ее земную душу?

Тук-тук-тук — стучат колеса,
Сердце — тук-тук-тук в груди.
Задаю себе вопросы,
Все ответы впереди.

Мокрым носом часто дышит
И ушами шевелит,
На слюнявчике он вышит,
А в лесу вчера убит.

Когда стихи Ахматовой
читала ты на солнце,
Загар темнел агатово
от красоты и стронция.

Есть у крота секрет,
Известный лишь ему,
Он вечно ищет свет,
Предпочитая тьму.

Кузнечик был похож на саранчу,
Как русский мог похож быть на еврея,
Приказ убить был отдан палачу.
Кузнечик мертв. Разобрались позднее.

Плачет Россия, воет навзрыд:
По вертикали башня горит,
Лодка лежит в горизонтали, —
Вот вам и крест… А всего — две детали.

Скажи, ты женщина иль фея?
Как от Евангелья Луки,
Как от Евангелья Матфея,
Благоговею от руки.

Яблочки, цветочки, огурчики, яички,
Белые платочки, — сморщенные личики.

Земля — огромный зал для ожиданья,
Все грешниками заняты места,
Куда пасть яблоку, соблазну мирозданья?
Одно лишь место пусто — для Христа.

С замашками обычного барыги,
Он уверяет всех, что любит книги.
Покоя нет душе его тщеславной,
Он с умными ведет себя, как равный.

Зачем смотрел я ахинею эту?
Где был мой посох, где моя сума?..
Как только началось, я закричал:
«Карету!» И раньше Чацкого сошел с ума!

Ночь, улица, два человека,
Фонарь горит, а где Аптека?

Короткий взгляд, мазок, еще мазок
И подпись краткая… Ван Гог.

Вот так умрешь, а кто-то сдуру
В тебе оценит только шкуру.

Вена, река голубая, подкожная,
Вена, готовься, идет «неотложная».

У пальм, как у солдат, экипировка,
Внизу портянки, наверху шнуровка.

Об половину мира гений ноги вытер,
Чтоб сладкий след его вылизывал кондитер.

Ошибка у него в одном:
Он голос путает с умом.

Нет ничего дешевле и дороже,
Чем эта группа нашей молодежи.

Мир полон звуков, звуки все — мы сами.
Лишь Бог тихонько ходит между нами.

Как столб относится к собакам,
Так отношусь я к критикам-писакам.