Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Рыжий, веснушчатый, средних лет мужчина, с легко запоминающейся фамилией Ковецкий, действительно, остался в моей памяти. Он говорил с дефектом — шепелявил — и всем обликом своим напоминал ярко выраженного еврея, чудом сохранившегося в условиях немецкого плена. Я запомнил его по этим признакам еще в Вустрау; так что когда мне предъявили его фотографию для опознания, то я сразу узнал его. Может быть, и не следовало этого делать, сославшись на память? А теперь меня решили использовать в качестве свидетеля на суде, и, возможно, мои показания имели бы для него значение.

Однако следствие и суд были уже закончены, Ковецкий получил срок, и его уже отправили в лагерь. Моя миссия оказалась невостребованной.

Но и вернуть меня обратно в Воркуту было тоже непросто — я был один, и нужно было собирать попутчиков. Их не было. В который уже раз я стал заложником обстоятельств. Меня поместили в одну из камер внутренней тюрьмы, где я должен был ожидать оказии для возвращения.

Потянулись томительные дни в Красноярской тюрьме. Меня не вызывали в следственный отдел — не было нужды. Чувствовал, как уходят силы. Обессиленный физически и морально, я с трудом переносил тюремные тяготы. Одолевало малокровие. Нужно было питание и переливание крови. Не было ни того, ни другого. Я имел право лишь на жалобы и заявления, но от них было мало толку.

Однажды вызвали к следователю, который начал интересоваться моим здоровьем и настроением. Странная забота! По вопросам я понял, что мои заявления и жалобы читают в следственном отделе — там знали, что я болен и нуждаюсь в лечении. Следователь решил использовать момент и предложил сотрудничество, рассматривая его, как доказательство моей лояльности. Мой ответ не понравился: «Считайте, что разговора между нами не было».

После этого в Красноярске меня больше не вызывали.

Сибирские морозы давно заявили о приходе зимы. В камерах было темно и тихо. Маленькие фрамуги плохо пропускали дневной свет, и, казалось, день замер на сумерках. Отопление работало исправно, было тепло, и фрамуги часто открывали.

За стенами тюрьмы шла своя жизнь, происходили события, о которых мы ничего не знали, так как были лишены газет и радио. За время этапа состоялся XIX съезд ВКП(б), на котором коммунистическую партию большевиков переименовали в компартию Советского Союза и она обрела новую аббревиатуру — КПСС. Кто мог подумать, что так скоро — в марте 1953 года — произойдут изменения в государственном аппарате и внутренней политике, казавшиеся незыблемыми со дня их рождения?!

А студеная зима все продолжалась. Мороз на окнах все рисовал свои замысловатые узоры. Хотя до весны оставалось совсем немного.

Однажды утром наше внимание привлекла громкая симфоническая музыка, необычная для этого часа. Она звучала недалеко из мощного репродуктора, расположенного на улице. Порывы ветра то уносили ее, то она оказывалась совсем рядом.

Что это значит? Скорбная мелодия походила на реквием. Хотелось подойти к фрамуге и взобраться поближе к открытому окну. Густой снегопад спрятал под своим покровом все вокруг. А снег все сыпал и сыпал…

В эти минуты послышались требовательные окрики дежурного вертухая закрыть фрамуги. Одна за другой громко захлопали «кормушки» в камерах. Дошла очередь и до нас.

Нас оставили в наглухо закрытой камере, изолировав от улицы, откуда уже не неслись звуки траурной музыки. Мы же продолжали гадать, о ком это так скорбил симфонический оркестр.

Нас лишили возможности узнать о важных событиях, происходивших на воле. Не положено — и все! Мало ли, как отреагирует эта сволочь на случившееся? Иди потом доказывай!..

Прошла неделя после случившегося. И вдруг все объяснилось само собой…

На ужин как обычно нам принесли столовую ложку перловой каши. Поужинав и совершив вечерний «намаз», убрали посуду в тумбочку, навели «марафет» в камере и собрались снова читать. До отбоя еще оставалось несколько часов.

Но вот щелкнул замок в двери. Это не на допрос — еще рано. Дверь распахнулась, и на пороге появился новичок. В его руках свернутая постель. Одет в простой бушлат, валенки, шапку-ушанку — лагерная одежда.

Он вошел в камеру, положил постель, снял шапку, поздоровался. Взяли его с воли — до густой копны светлых волос еще не успела добраться машинка тюремного парикмахера. Он стал раздеваться и перед нами предстал очень худой человек, ниже среднего роста, в темной хлопчатобумажной робе. Он представился: Труханов Михаил Васильевич. Лет ему было 35–36. Доброе лицо и большие голубые глаза смотрели открыто и приветливо. Мы приняли его как старшего, отдавая дань «преклонному», по сравнению с нашим, возрасту, хотя в камере были «старожилами».

Не терпелось узнать, кто он, откуда? Если он только с воли, то сможет рассказать о последних новостях и объяснит траурные мелодии.

— Вы давно с воли? Что нового?

— Арестовали только вчера. Сталин умер, слыхали?..

— ?!?!?! Ах, вот оно что? И что же произошло экстраординарного? Были ли изменения в Политбюро, в правительстве?

— Конечно… Вместо Сталина секретарем избран Маленков. В правительстве изменили организационную структуру: упразднили наркоматы, ввели Министерства. Я думаю, что это только начало. Теперь каждый день можно ожидать перемен.

— А где похоронили? Как прошли похороны?

— У Кремлевской стены…

Говорил он естественно и просто, без позерства и пафоса, отдавая должное случившемуся событию и поведению людей. Он, видимо, привык говорить правдиво и открыто обо всем, что видел, в чем был уверен или убежден. Поэтому слова его часто отдавали крамолой.

Труханов был удивительно контактным человеком. Разносторонние познания ученого позволяли удовлетворять и наши дилетантские интересы. Он охотно рассказывал о современных проблемах физики, астрономии, космогонии, уже тогда занимавших сознание людей, стремящихся в космос. Темы истории, философии, диалектического материализма, библейского происхождения мира тоже были не чужды ему. Природная скромность не позволяла громко афишировать свои удивительные знания и, каждый раз, когда он соглашался познакомить нас с какой-либо темой, он делал оговорку: «С этим я знаком и попробую и Вас познакомить». Или: «Этот предмет знаю слабо». Однако освещение этого слабо знакомого предмета, как правило, демонстрировало обратное — глубину знаний. Лекции Труханова, безусловно, расширяли наш кругозор.

Вот, вкратце, его биография. До срока закончил и школу, и Московский университет, получил предложение остаться на кафедре преподавать философию.

Но наступил 1937 год, и время подставило ему ножку. Его арестовали и в «краснухах» отправили на Дальний Восток, а оттуда пароходом в Магадан. В заключении он провел 10 лет, как говорят, «от звонка, до звонка». По приговору оставался ему еще «довесок» — пять лет ссылки и поражение в правах. Ссылку ему назначили отбывать в Красноярском крае.