Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

Светина мать умерла, и тетка сдала ее в ПНИ. У Светы был ДЦП, однако она ходила, держась за стенку, сама ела, сама стирала. Но говорила плохо. Ни писать, ни читать не умела, не могла даже расписаться, к тому же страдала эпилепсией. Голова у Светы была не безнадежная, и, думаю, ее можно было выучить грамоте, но, видимо, этим не занимались. Светой нам заменили неходячую старушку — привезли Свету, а старушку перевели в другую палату. Таким образом, как и задумывалось, создали палату для молодых девушек.

Трудно было Светлане привыкать к ПНИ. И самое обидное то, что в первый же день она крепко не поладила с Люсей. В день приезда Светланы к Люсе заезжал друг и увез ее к кому-то на день рождения, откуда Люська вернулась сильно навеселе. Увидев новенькую, беспричинно набросилась на нее.

— Почему в мою комнату без моего спросу поселили незнакомую девку? — возмутилась подвыпившая Люся и напустилась на меня: — А ты почему разрешила ее поселить? Может, она меня обокрала, пока меня не было дома?

— Люся, успокойся, Света ничего твоего не трогала, я же все время была дома, — успокаивала я подругу.

Но та ничего не хотела слушать и продолжала кричать и на меня, и на Светлану.

— Ах, ты за нее заступаешься? Значит, она для тебя хорошая? Вот пусть она тебя и кормит, — бросила Люська мне в лицо. Ну что возьмешь с пьяной женщины?

— Если она у тебя что-то взяла, ты завтра проверишь. И если обнаружишь пропажу, то я попрошу у матери деньги и возмещу тебе ущерб. А сейчас успокойся и ложись спать, — уговаривала я.

Представляю реакцию моей матери в ответ на такую просьбу о деньгах! Отказала бы и обругала.

Я отлично понимала новенькую — попасть из родного дома в казенную обстановку, к тому же совсем недавно похоронив самого близкого человека, и быть обруганной в первый же день… Я слышала ночью, как Света плакала. До боли знакомая мне ситуация.

Через три дня Люся со Светой сцепились в драке.Светка не могла простить, что ее обругали ни за что ни про что, и агрессивно напомнила Люське об этом. Хотя я поясняла Свете, что Люся не со зла это сделала, а подогретая алкоголем. Но Света не желала этого понимать. Люська подползла к Светкиной койке, которая стояла возле окна, напротив моей, Светка тоже слезла на пол, и очутилась как раз у батареи. Я лежала на койке и не хотела вмешиваться, но когда увидела, что они пристроились сражаться возле батареи, меня охватил ужас — ведь сейчас начнут колотить друг друга головой о батарею и либо убьют, либо покалечат!

— Девчонки, вы хоть от батареи отойдите, — попросила я их.

Но они не обратили внимания. Тогда я тоже спустилась на пол — надо же разнимать, пока не случилось беды. Светка сидела ко мне спиной, я вцепилась ей сзади за платье и дернула на себя, она свалилась на пол, я на нее и скомандовала Люське:

— Быстро ползи отсюда и позови нянечек!

Пока Люська уползала в коридор, я увещевала разбушевавшуюся Светку:

— Светочка, милая, успокойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Если ты успокоишься, я тебя отпущу.

А сама думала со страхом: не дай Бог, вырвется из-под меня и выцарапает мне глаза. Я была в безопасности, пока держала ее, но если вырвется — мне несдобровать.

— Ладно, отпусти, я тебе ничего не сделаю, — наконец смирилась Светка, и я ее отпустила.

Но когда я поднималась на кровать, меня сильно дернуло (чертов гиперкинез!), и я зашибла левую руку. Рука тут же вздулась, опухла, подоспевшая медсестра перетянула ее бинтом, но болело очень долго.

А Люська со Светкой так и остались злейшими врагами до самой Светкиной смерти в 1985 году. Так и воевали. Я это очень переживала, а нашей четвертой соседке, слабоумной Любке, было все равно. Она сама вела себя тихо и ни во что не вмешивалась. С ней проблем не было, ей всегда было хорошо. Я иногда даже завидовала Любке — замечательное состояние, когда всем довольна, ничего не хочется, ни к чему не стремишься — состояние домашней зверюшки, живущей в тепле и сытости.

Смерть Светы была для меня ударом. По официальной версии она умерла от приступа эпилепсии. А на самом деле Светлана нажралась в туалете лизола, который добавляли в раствор для мытья полов. Умышленно. Ее принесли из туалета без чувств в одиннадцать вечера, она всю ночь хрипела, под утро обмочилась, моча была с кровью. А к обеду умерла. Так и не смогла прижиться в ПНИ…

Зима 1979 года в Кузбассе выдалась лютой, морозы под сорок, и наш обшарпанный «слабый» корпус, дышащий на ладан, не выдержал нагрузки — перемерзли все трубы отопления. Пришлось вскрывать полы и отогревать трубы паяльной лампой. Мы ложились спать, не раздеваясь, а до стен нельзя было дотронуться — сразу же осыпалась замерзшая известка. «Слабый» корпус оказался слабым во всех отношениях. В таком помещении было грешно держать даже скотину! Нашего бессовестного директора уже несколько раз штрафовали, но ведь он оплачивал штрафы не из своего кармана, и ему было глубоко наплевать и на нас, и на наш корпус.

Зиму 1979-го кое-как пережили, а в сентябре 1980-го, не дожидаясь холодов, нас перевели в другой корпус — самый крепкий в ПНИ. Нам выделили большое крыло, где разместили по палатам, второе крыло занимала администрация — кабинеты бухгалтерии, отдела кадров, самого директора и общий медпункт. Крылья разделял небольшой холл, а выход на улицу был общий.

Опустевший «слабый» корпус наконец-то поставили на капремонт и отделывали его качественно — для администрации. Когда ремонт завершили, туда перевели все административные службы.

Несмотря на то что после переселения в другой корпус у нас произошло немало невеселых событий, я все же радовалась переезду.

Однажды вся смена нянь, заступив на дежурство, налакались в стельку — им накануне выдали получку. А получали они в те годы прилично — 120–140 рублей в месяц, в два приема, аванс и зарплату. Среди нянь той смены была нестарая женщина Алька Гаврина. Перед тем как получить аванс, Алька забежала к нам в комнату:

— Ой, девчонки, в туалет хочу, умираю, пока у вас сумку оставлю, а сама сбегаю!

Бросила сумку рядом с Люськиной койкой и убежала. Отсутствовала довольно долго — сразу из туалета отправилась за авансом. И, получив деньги, вернулась к нам за сумкой. Не открывая ее, умчалась — не терпелось принять участие в общем алкогольном разгуле.

А через три дня, выйдя на смену и надравшись «до потери пульса», Алька ввалилась к нам в палату и понеслась руганью на Люську:

— Ты куда девала мои деньги? Где моя получка?

Люся даже не открывала Алькиной сумки. И сумку Алька оставляла у нас до выдачи аванса, а не после. И вряд ли бы она так беспечно кинула сумку с деньгами. И если бы в сумке на тот момент лежали какие-то деньги, она бы, забирая сумку, проверила бы их наличие, но она этого не сделала. Люся спокойно ответила, что никаких денег не видела и не брала. Да и куда бы мы такую сумму спрятали? Это же большая сумма по тем временам, у нас самих таких денег не водилось.