Михаил Бейлин - Не был, не состоял, не привлекался

Потом придут мои спутники и собака. Спутники сплошь ученые люди. Кандидаты наук и некоторые в будущем профессора. Молодыми студентами-аспирантами они, когда собирались по какому-нибудь поводу, с удовольствием распевали «А это был не мой чемодачик» и, разумеется, про бригантину, про то, как она поднимала паруса.

Когда мы с Еленой собирались пожениться, одна из спутниц, ее подруга, сказала: «Но он не из нашего круга!». А когда я пишу эти строчки, позади уже золотая свадьба. Не в кругах, очевидно, дело.

Собаку зовут почему-то Гоби. Она из породы боксеров. Страшна, молода и добра. Никто не называет ее по имени правильно. Кличут Гобкой, фамильярно. А хозяйка иногда зовет его Свинохрюком. Бедняга отзывается, а хозяйка уверена, что у нее вообще талант давать прозвища.

Только мой малолетний сын величает пса «Гобернатором». У него рано обнаружилась слабость по грамматике. Губернатор – слово латинское. Хорошо, что в школе нет латыни. Могли бы быть сложности. Зато, в отличие от взрослых у мальчика с Гобкой крепкая мужская дружба. Хотя малец способен, едва проснувшись и не умывшись, сделать Гобке по-дружески подсечку. Но Гобка не обижается. Он все понимает.

Я учил мальчонку плавать. Он делал скольжение, «поплавок», а грести руками затруднялся. А потом смог и заявил, что его научил Гобка. Так что он поплыл по-собачьи в прямом смысле.

У Коли, так его зовут, множество забот. Он изобрел ловлю мальков половником. Ловит и отпускает. Потом ему надо срочно слетать на луну и вернуться назад. Перестрелять из пистонного пистолета множество зверей и фашистов. Еще сопротивляться, когда будут заставлять читать страницу детской книжки, хотя буквы крупные.

Принесли много грибов. Чистка, выбрасыванье червивых, отдиранье липкой шкурки со шляпок маслят. Общий шум и экстаз при лицезрении белых.

А потом обед. Суп, второе и компот. Как в лучших домах. Из мисок. Наступает мертвый час. Дежурный бодрствует, так надо, хотя я обычно спать здоров.

Во сне супруга на момент почувствует, что с нее снято бремя ответственности за ребенка, за меня, за целый мир. Если дела на планете до сих пор развертываются по разумному плану, это свидетельство ее неусыпного бдения.

Под вечер из неизвестности появятся три дружелюбные крестьянки. Им любопытно. Они поговорят, посмеются, оглядят спокойными глазами палатки, шмотки на веревках, банки от недешевых консервов. Больше всего их развлечет Гобка.

«Батюшки! – скажет одна из них, молодая и жизнерадостная – Вот так собака! Отродясь такой не видела. Лицо у нее похоже на свинью, а жопа ни на что не похожа».

Все рассмеются, кроме Гобки и мальчика. Большие черные глаза Гобки будут печальны.

А мальчика крестьянки пожалеют: надо же, такому хорошенькому мальчишке Бог послал таких дурных родителей. Таскают его в отпуск, как цыгане.

Это было давно.

Сын вырос, женился и позже пошел в байдарочный поход с маленькой дочкой, моей внучкой, по Мологе. Когда он вернулся, я спросил: «Ну как там?».

«Молога течет, солнце светит, байдарок и туристов тьма. Палатку иной раз негде поставить».

Приближался сентябрь, месяц моего отпуска, а в месткоме издательства, где я трудился, лежали две путевки в альпинистский лагерь. Дешевые, но спросу на них не было. Под влиянием семьи я уже приобщился к отпускному туризму – на байдарке и пешком, на машине. Однако гор не видел. Вернее, видел из окошка самолета да из вагона поезда. Словам песни, что лучше гор только горы противоречили слова другой песни: «Умный в горы не пойдет, умный гору обойдет». Однако я решился проверить все лично. Почему? Во-первых, моя жена уже однажды побывала в Архызе, на Кавказе, а тесть вообще имел альпинистский стаж, кучу фотографий и в 65 лет восходил на Эльбрус.

Я сказал Саше, сотруднику и знающему спортсмену, что решил дебютировать в альпинизме, потому что кончается четвертый десяток, а потом будет поздно. Саша рассмеялся и спросил: может быть, уже поздно? Еще он сказал, что в сентябре в горах на Кавказе холодно.

Я не сомневался в том, что Саша компетентен и доброжелателен, но я думал, что он меня недооценивает.

По пути в альпинистский лагерь мы с женой приехали в Кисловодск. Тут я чувствовал себя горным орлом, потому что все «пики» Кисловодска мы немедленно покорили. Большое и Малое седло, туристская тропа, завтраки в забравшемся на Красное Солнышко ресторанчике… Словом, в несколько дней выполнили программу, рассчитанную на недели для тучных отпускников, надеющихся похудеть.

Остался лишь ресторан «Храм воздуха». Воздух там был действительно первой свежести, а кусок попавшей в мою тарелку осетрины – второй. Позднее я узнал, что этого осетра поймали близ Баку и отправили в Москву, а оттуда обратно на юг, в Кисловодск. В итоге получилось пищевое отравление, однако в 1960 году в Кисловодске продавали свежий творог и тому подобное. Я быстро пришел в норму и на зависть кисловодским толстякам стал стройнее. Мы ринулись вперед и вверх. Ранним утром выехали из Нальчика.

В автобусе обнаружилось, что я старше всех, даже шофера. Впервые в жизни вспомнил Сашу, но духом не пал. Дорога кончилась, автобус развернулся, а мы все пошли по тропинке в горку. У жены рюкзачок, у всех то же самое, а у меня чемоданчик. Горка выглядела небольшой, эдак этажей на тридцать, но без лифта. На «крыше» этой горки нас ожидала дорога.

Единственный в своем роде экземпляр в мире автомобилей не приехал. По всему миру автомобили бегают стадами, а этот живет отшельником и один-одинешенек бегает взад-вперед по четырнадцатикилометровой дороге. Но нас подвезти не пожелал. Предстоял марш ножками. Подъем не крутой, называется почему-то Ишачий перевал. Воздух был так свеж, окружающая природа так красива, что, пройдя километр, я понял, что с меня этих прелестей довольно. Мое тело вступило в конфликт с духом, а пройти оставалось еще чертову дюжину километров. На первом привале я лег на спину, положив ноги на окаянный чемодан. Затем моя хрупкая супруга изъяла из чемодана кое-какие вещи. Переложила в свой рюкзачок. Морально было тяжело, но на короткое время легче.

Затем я услышал, что за моей спиной зреет заговор. Два здоровых хлопца, подстрекаемые моей женой, соглашаются нести мой чемодан. «Он будет сопротивляться, добровольно не отдаст. Падать будет, но не признается…» – услышал я тихий голосок. С одной стороны, критика, с другой – одобрение…

Из-за горных красот, окружавших нас, я счел неудобным скандалить. Ненадолго стало легче. В голове пусто, сердце бухает.

И тут меня осенило: оказывается, что если упереться в себя руками и подталкивать вперед, двигаться гораздо легче. Так я победил Ишачий перевал и на полной черепашьей скорости ворвался в альплагерь под названием Адырсу на высоте 2400. Я остановился, снова стал человеком, дух победил несчастную материю.